После сказанного, может быть, станет яснее тот многим известный и сердцем понятный феномен большей светлости и даже веселости нашего православного христианства и русской православной христианской архитектуры в сравнении, скажем, с католичеством Западной Европы и его храмами. Причина может корениться в том (как нам это теперь подсказывает язык), что духовной культуре древних славян была чужда мрачная идея посмертного возмездия.
Нередко даже в тех случаях, когда христианство привносило совершенно новое религиозное понятие, оно обращалось к существующему древнему лексическому и идейному фонду славян. Так, идея и образ душевного спасенияи бога как душевного спасителя, очевидно, неизвестные дохристианскому… мировоззрению, получили выражение в первоначально пастушеской, скотоводческой лексике древних славян: с пасти (съпасти) – это ведь, в сущности, «пасти (домашний скот)», то есть первоначально «охранять и кормить», отсюда же спаситель (съпаситель), в христианской письменности – об Иисусе Христе, также спас (съпасъ)…»
Олег Николаевич Трубачев очень тактично характеризовал преемственность культур – дохристианской и христианской.
Однако само христианство никакой преемственности в этом плане видеть не желает. А уж о тактичности нет и речи – только запрет и брань….
Вплоть до конца ХVIII – начала ХIХ веков (в 1800 году открыто «Слово о полку Игореве») все дохристианские сочинения на Руси были запрещены правящим идеологическим режимом христианского интернационала. Упоминания «языческих» богов не дозволялись, если только эти боги не поносились всевозможным образом и не топтались – в который раз! – идеологическим башмаком. На славянской дохристианской вере лежал густой слой пепла, зола времен…
За истекшее тысячелетие нас приучили считать, что предки «язычников» были отсталыми, а предки христиан передовыми, продвинутыми. Что пращуры-«язычники» были глупыми, а предки христиан умниками. Предки «язычников» – якобы «кровожадными», а предки христиан – «агнцами» на закланье, смирными, богобоязненными, мучениками. «Язычество» плохое, а христианство – свет.
Еще в начале «просвещенного» ХIХ века научное исследование А.С. Кайсарова «Славянская и российская мифология» (1804) должно было быть написано русским человеком на немецком языке, переведено немцем на русский, и только когда получило статус «перевод с иностранного» – разрешено цензурой для печатания в типографии Московского университета (1806, 1810) небольшим тиражом. В течение почти 200 лет это был единственный в России (хотя краткий и недостаточный) словарь славянских мифов. XIX век дал миру братьев Киреевских, Афанасьева и других исследователей славянских древностей, обратившихся, наконец, к истокам народности.
Принято думать, что о славянских дохристианских богах ничего не известно. На самом деле так считают лишь те, кому лень открыть и прочесть книги или журнальные статьи археологов, этнографов, историков, языковедов, лексикографов, ученых, занимающихся ономастикой, топонимикой, нумизматикой, расшифровкой древних надписей и текстов. А ведь эти ученые уже не первое столетие работают над разгадками славянского мировоззрения. Шеппинг в середине ХIХ века защищал народные обычаи: «…Многим покажется странным изъявление сожаления о том, что цивилизация с каждым днем более и более сглаживает суеверные осколки язычества…. Но тем не менее мы скажем прямо: да, жаль нам постепенно исчезающих празднеств, обычаев, поверий и преданий, веющих такою могучей народной фантазией и такой свежей, самобытной жизнью нашей старины… Во времена язычества религия обнимала собою все способности и дарования человеческого ума, все таинственные познания его наблюдательного изучения природы, все занятия и заботы ежедневной жизни человека. В область религии входили: мудрость и красноречие, поэтическое вдохновение и вещая сила очарования и познания будущего; ею осенялась справедливость суда, врачевание болезней, плодоносность труда, счастье и богатство семьи… Если в обрядах народных проглядывает иногда остаток языческого… в пословице или загадке отзовется древний язык жреческой мольбы, или, наконец, в песне зазвучит имя забытого божества – неужели мы беспощадно осудим наши народные песни, празднества, увеселения за то, что в них хранится какой-то темный, самому народу непонятный, отголосок давно заглохшего мифа? Нет, эти празднества и обряды не принадлежат уже более искорененному язычеству; но они отразили на себе дух нашего народа, они слились с его древней жизнью, и вот почему они еще доныне устояли против всех гонений…»
Читать дальше