Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

В христианстве на первый план по традиции выходил пророческий, провидческий характер Еврейской Библии: ее расценивали как свидетельство о грядущем Христе. В этом свете воспринимались даже Пятикнижие, учительные книги и псалмы, а Давид и Соломон (которым, соответственно, приписывали авторство Псалтири и учительных книг), по существу, считались пророками. Внимание уделяли тому, как Библия предсказывает пришествие Христа через Ветхий Завет и как объясняет его в Новом Завете.

Ни в том, ни в другом случае не забывали и о других аспектах Библии: иудеи проявляли интерес к пророчествам, а христиане – к закону и этическим учениям. Но главный акцент делался, соответственно, на торе – и на пророчествах.

Я особо подчеркнул великое разнообразие библейских жанров, которое, как мне кажется, должно нам воспрепятствовать, если мы решим уделить внимание лишь одному из них и пренебречь другими. В случае с Еврейской Библией это означает вот что: нам предстоит понять, как именно в книгах отражены многие различные аспекты жизни и занятий в Древнем Израиле, которая перестает быть плоской картинкой и обретает объем. В случае с Новым Заветом разнообразие жанров указывает нам на то, что Евангелия, Деяния, Послания и Книга Откровения укоренены в истории; проявляет разницу учений, изложенных в том или ином послании Павла или в изречениях Иисуса; а также свидетельствует о великих событиях, на которых основан Новый Завет, представляя их в форме повествований. Эти разные жанры нельзя сводить к примерам литературы одного и того же рода – они остаются ясно отличимыми друг от друга. Различив жанр, мы понимаем, чего ожидать от тех сведений, которые мы надеемся почерпнуть из каждой книги. Псалмы не устанавливают законов, а притчи не делают точных предсказаний; евангельские повествования о страстях Христовых не предписывают доктрин, а послания Павла, возникшие в ответ на те или иные проблемы ранней Церкви, не утверждают правил на все времена. И, возможно, чуткость к этим жанровым различиям – это важнейшее последствие принятия критического отношения к Библии, и оно становится условием того, что мы рассчитываем получить от прочтения библейского текста [4].

Еще одна проблема – это присутствие книг, приписываемых кому-либо помимо их реального автора, и связанные с этим вопросы об их авторитетности. В Ветхом Завете эта проблема по большей части не так велика: можно сказать, что псалмы приписаны Давиду как некоему древнему благотворителю псалмопения, а не в качестве сознательного (и тем самым неверного) притязания на авторство. Многих больше тревожит Книга Даниила, поскольку сама она притязает на то, что создана в период Вавилонского пленения (VI век до нашей эры), но при этом все ученые полагают, что на самом деле ее написали во II веке до нашей эры, в дни гонений при Антиохе IV Эпифане. Но в Новом Завете эта проблема стоит очень остро – если мы правы, предполагая, что послания Иакова, Иоанна и Петра, а также несколько из тех, что приписаны Павлу, на самом деле написаны под псевдонимом. Это подрывает их авторитет, поскольку в таких посланиях по крайней мере одно притязание – на имя автора – уже ложно.

Как уже отмечалось, этот подводный камень можно обойти, если кому-то хочется утверждать, что даже послания, написанные под псевдонимом, могут обладать авторитетом. Один распространенный подход строился на признании того, что в те времена, когда были написаны эти письма, в ходу были совершенно иные литературные обычаи, нежели у нас, и против ложных притязаний на авторство никто особо не возражал, да они никого и не волновали. Но в любом случае для приверженцев идеи о непогрешимой истинности Библии это явно проблема. Как правило, те, кто желает поддержать невероятно возвышенную доктрину об авторитетности священных текстов, издавна отрицали, что эти произведения написаны под псевдонимом, но иногда это требует разного рода изворотливости в аргументах, и это подрывает уверенность в выводах. Например, в случае с Пастырскими посланиями (Первое и Второе послания к Тимофею и Послание к Титу) кажется не слишком разумным предполагать, что Павел, уже очевидно достигший преклонных лет, вдруг изменил свой греческий стиль лишь ради того, чтобы написать эти тексты, столь иные в сравнении с другими его важными посланиями, – а кто хочет отстаивать их подлинность, тому и объяснять, почему именно это произошло.