Франсуа Мориак - Жизнь Иисуса

— Почему вы не привели Его?

Они отвечали:

— Никогда человек не говорил так, как этот Человек.

Разъяренные первосвященники стали допытываться, не соблазнились ли и они? Не смея их наказать, они принялись вразумлять: разве к этому Обманщику примкнул хоть один фарисей или книжник, знающий Закон? Ведь только невежи следуют за Ним, не ведая, что не может Мессия прийти из Галилеи.

Убедили ли они стражей? Фарисеи уверены, что им ничего не стоит опровергнуть эти соблазнительные слова с помощью своих познаний в Писании. Ведь они богословы! Но среди них был один, кто в глубине сердца, подобно этим простым солдатам, тоже думал, что никогда человек не говорил так, как этот Человек. Однако осторожность Никодима почти граничила с трусостью. И все же он некогда провел ночь наедине с Иисусом, и сердце его до сих пор горело; но огонь этот Никодим присыпал золой. А в тот день он собрал все свое мужество и заговорил дрожащим голосом: «Судит ли Закон наш человека, если прежде не выслушают его и не узнают, что он делает?» Первосвященники дали отпор подозрительному фарисею: «А ты не из Галилеи ли? Рассмотри и увидишь, что из Галилеи не приходит пророк!»

И Никодим, понурив голову, побрел домой, стараясь не привлекать к себе внимания и остаться незамеченным.

Ту ночь Сын Человеческий провел на горе в Гефсимании или, быть может, спустился в Вифанию. На рассвете Он вернулся в Храм, где уже собирался народ, и вот к Нему приблизилась кучка людей, тащивших плачущую перепуганную женщину. Под покровом ночи она совершала прелюбодеяние, и ее на этом застигли. Кому пришла мысль привести ее к Назарянину? Он был другом мытарей и блудниц, ученики самого Иоанна Крестителя могли это засвидетельствовать. А закон суров к провинившимся невестам (тем более — к замужним женщинам): их следует побивать камнями. Так сказано в Писании. Текст ясен. Книжники окружили Его и с нетерпением спрашивали, будучи уверены, что сейчас-то Он попадется в ловушку: «Что Ты скажешь?»

Очень интересовало их это жалкое создание! Они всем готовы воспользоваться, лишь бы погубить Того, Кого так ненавидят. Невозможно предугадать, как именно станет кощунствовать Самозванец, но в том, что Он непременно совершит богохульство, они были уверены заранее. Пока они толпились вокруг Иисуса, кричали и требовали ответа, жалкая, растрепанная, полуодетая женщина стояла едва живая от страха и не отрывала полных отчаяния глаз от Незнакомца, которому отдали ее на суд священники.

Но Иисус не смотрел на нее. Наклонившись, Он что-то писал пальцем на земле. Блаженный Иероним уверяет, что то были грехи обвинителей, которые Он таким образом подсчитывал. Но чем проще истина, тем она прекрасней. Сын Человеческий не смотрел на нее, зная, что эта несчастная умирала не столько от страха, сколько от стыда — бывают такие мгновения в жизни человека, когда не смотреть на него — самое большое благодеяние. Вся любовь Христа к грешникам была в этом отведенном взоре. И знаки, которые Он чертил на земле, означали лишь одно — Он не хочет поднимать глаз на несчастную.

Он подождал, пока умолкнут вопли обвинителей, и наконец сказал:

— Кто из вас без греха — первый брось на нее камень.

Наклонился и снова стал писать на земле. «Они же, услышав то и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних; и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди.»

Начиная от старших… На этот раз все они испугались Его дара ясновидения. Враги знали Его способность читать в сердцах. В сознании каждого стали всплывать тайные дела, которые он годами прятал от посторонних глаз, порочные привычки, что-то постыдное… А вдруг этот Назарянин закричит: «Эй ты, вон там! Ты что не уходишь? Что ты делал вчера в такое-то время в таком-то месте?»

Иисус остался наедине с женщиной. В конце концов, судить ее не Его дело. Все обвинители исчезли, и она могла бы, пользуясь этим, бежать и укрыться в безопасном месте. Но она стоит. Стоит та, которая еще этой ночью предавалась преступным наслаждениям. Прежде чем пасть, она много страдала, долго боролась с собой. Но сейчас женщина не думает о своей любви и ни о ком другом — только о Незнакомце, который теперь смотрит на нее, потому что они остались одни и никто не подвергает ее унижениям. И она тоже смотрит на Него, еще охваченная стыдом, — но стыдом уже иным. Она плачет над содеянным грехом. Страсть оставляет ее. Внезапно и в душе ее и в теле воцаряется великий покой. О, кровь усмирить труднее, чем Тивериадское море! Ничто человеческое не было чуждо Назарянину; но Он был Богом и знал то, чего не может знать ни один мужчина: непреодолимую слабость, которая овладевает женщиной в некоторые минуты перед некоторыми людьми, превращая ее в лежачую или ползающую тварь. Из века в век самая поразительная победа Сына Человеческого, и вместе с тем такая обычная и распространенная, что мы перестанем ей удивляться, будет состоять в том, что во множестве святых женщин зов Иисуса заглушит зов крови.