Коллектив авторов - То, что имеешь, держи. Православие и католицизм в трудах русских святых и церковных мыслителей

Абсолютнаяистина присуща только латинству. Православие есть извращение христианства. Это — аксиома традиционного католического сознания. Но, раз огнем, мечом, убеждением, соблазном и всеми способами изощренной латинской тактики и стратегии нельзя добиться совращения православных — те же тактика и стратегия подсказывают путь соглашательства, носящего, однако, характер заведомо, для латинской стороны, условный.

Относительно недавно Ватикан начал переключаться на задание более грандиозное, предполагающее видоизменение самой природы католичества, с упразднением абсолютной значимости чего бы то ни было традиционного в латинстве — за исключением одного лишь института Папства.

6 января 1862 года папой Пием IX была учреждена Sacra Congregatio pro negotus orientalis. Тогда же было решено не применять слова «миссия» к делу «обращения» православных и не именовать их больше «схизматиками».

Усилиями «братьев Успения» (ассунпсионистов) на Востоке возникает множество храмов и культурных учреждений. В четырех из этих храмов «богослужения совершаются на языках греческом и славянском двенадцатью священниками ордена для облегчения их сношений с этими народами, которые отчасти из привязанности к законным традициям, частью по невежеству, делают из формы внешнего обряда вопрос первостепенной важности». Так писалось в Civilta Cattolica — органе иезуитов, которые, как известно, первыми применили в своей практике восточные формы — до ряс и бород включительно.

В 1887 году папа Лев XIII, по конкордату с Черногорией, разрешил служение литургии на славянском языке. Это вызвало волнение в австрийских католических кругах. Император Франц-Иосиф обратился с личным письмом к Папе с просьбой прекратить подобную «агитацию панславизма». Раньше, в 1880 году, было установлено Римом почитание славянских первоучителей. В 1895 году была выпущена энциклика о соединении церквей. К этому же времени относится собор в Риме по вопросу о соединении церквей, «восточных патриархов» — титулярных, конечно, и в большинстве случаев постоянно пребывающих в Риме. Принимается знаменательная конкретная мера: запрет олатынивать «восточных». В 1905 году, в мае, состоялся собор далматских и истрийских епископов (большей частью славян) по вопросу о славянской литургии, оборвавшийся из-за возникшей на Дальнем Востоке войны.

Крушение «царизма» создало перспективы, о которых ранее нельзя было и мечтать. Россия казнена за схизму и может быть спасена только через «обращение». Она отдана Риму, на который ложится ответственная обязанность приготовиться к приятию ее в свое лоно. Принцип практического осуществления «обращения» был высказан сто лет назад о. Гагариным: «В тот день, когда Русские убедятся, что их не заставят отказаться от приобщения под двумя видами, от обычая квасного хлеба в таинстве Евхаристии, исчезнет одно из главных препятствий к примирению русской церкви со св. Престолом.» Д’Эрбиньи говорил в близкие нам дни: «Народ... не беспокоится о догматах. Большинство простого народа хочет священников, которые носили бы бороды и длинные волосы, и иерархию, все епископы которой придерживались бы безбрачия». Дело в привычной форме: стоит обеспечить ее сохранность и не оскорблять внешнего благочестия — и вопрос исчерпан.

Из этого зерна и выросло огромное дерево, которое ныне условно именуется «восточным обрядом», но которое никак не ограничивается «обрядом», а охватывает Православие в целом. Католицизм стремится овладеть всем аппаратом православного благочестия, сделав его привычным для себя, а для этого настойчиво формирует кадры и обеспечивает их соответственной атмосферой и обстановкой. Рим входит в роль наследника русского прошлого, в его целом. Сглаживаются острые углы путем соответственной переработки русской истории. При этом допускается признание неполной правоты латинской политики, в которой, как признается ныне, была ошибочно связываема вечная идея Рима с формами благочестия, зависящими от места и времени. Рим готов ныне признавать даже объективную ценность за русским православным благочестием, иногда способную быть поставленной впереди проявлений латинского благочестия. Весь православный мир готов ныне принять католицизм в целом — и вот сотни людей с головой погружаются в исторические архивы и отдаются все жизненному освоению русской церковности. Богослужение, церковное пение, иконопись — все это воспринимается во всех тонкостях и глубинах, до полного тождества с оригиналом — даже до способности превзойти оригинал, продолжая лучшие традиции, даже возрождая их, если заглохли они, так, чтобы явлена была миру русская православная культура во всей ее красе, обновленная в сочетании с идеей Рима. Глубже идет работа. Осваивается богословие, богомыслие, молитвенный подвиг, в частности, монашеский. Все это, казалось бы, тем легче, что идея Рима, приражаемая ныне русскому православию — формальна. Во всем готов уступить Рим, что только в прошлом ни составляло предмета взаимной непримиримости с Православием.