Коллектив авторов - То, что имеешь, держи. Православие и католицизм в трудах русских святых и церковных мыслителей

Имеем мы учителей жизни перед собой и пытаемся следовать их примеру, их заветам. Понятно, что в отдельных случаях может возникнуть сомнение и спор — надо эти сомнения и пререкания объективно решать, приходя, по совести, к какому-то однозначному выводу, который и становится опорой совести. Можно ли представить себе свободу по мотивам целесообразности, выбора между разными взглядами? Оказывается — да.

«Опинио пробабилис» — «правдоподобное мнение», это такое, которым я могу безопасно руководствоваться в своем поведении без опасения впасть в грех. Нахожусь я в сомнении относительно поступка, который намереваюсь совершить, или размышляю о поступке уже совершенном, под углом зрения его греховности. Как мне поступать? Искать ли истины? Нет. Я разворачиваю перед собой множество суждений, высказанных теми, кто по праву может почитаться учителями, наставниками, говорящими от лица Церкви. Я не обязан руководствоваться тем суждением, которое наиболееправдоподобно. «Пока мы основываемся в наших действиях на каком бы то ни было правдоподобии, хотя бы на слабом, до тех пор мы действуем благоразумно.» И так может действовать не только сам грешащий, но и тот, кто на духу оценивает поведение грешника. «Духовник может отвечать спрашивающему и руководиться при этом правдоподобным мнением, хотя бы чужим, если оно благоприятнее для спрашивающего, и устранить собственное мнение, хотя бы оно было правдоподобнее и безопаснее, ибо чем чаще духовник будет советовать то, что легче может быть исполнено спрашивающим, с наименьшим неудобством, тем лучшим прослывет он советником» (Самарин. «Иезуиты»). Здесь было упоминание о «безопасности», «туциоризме» — это определение особо правдоподобного, а потому нарочито безопасного мнения — и оно может быть отвергнутым по соображениям целесообразности, — вопреки голосу совести.

Пусть все это крайности. Не свидетельствует ли об отравлении духовной атмосферы сама возможность их появления?

Где корень этой отравленности? «Папа сделался Божьим наместником на земле, был признан в этом качестве, и такое определение видимой главы всей церкви определило характер римского католичества», — свидетельствовал Хомяков. «Еще одно последнее слово, — говорил великий богослов нашего века В. В. Болотов, заканчивая свой трактат о филиоке. — Меня могут спросить: что же расторгло общение единой католической церкви? Отвечаю, не обинуясь. «Его расторгло римское папство, этот старый наследственный враг католической церкви, нужно думать — враг и до самых последних времен, который тогда лишь перестанет существовать, когда упразднится и последний враг — смерть».

Католицизм не просто раскол. Католицизм не просто ересь. Явление католицизма сложнее и глубже. Это — тяжкая духовная болезнь, тяжелое помутнение церковного сознания, не частичное, а целостное. Историческая судьба католицизма есть прогрессирование этой болезни, со все большим проникновением ее яда в глубины религиозного сознания.

Это проницательно уловил прозревший протестант И. И. Овербек. В своей замечательной книге «Свет с Востока» (1865 г.) он пишет: «Папство не вдруг и не мгновенно явилось на свет Божий: оно есть историческое явление, выросшее и созревшее на римской почве. Папство — это своего рода ржавчина, покрывшая на сыром воздухе благородную сталь, — это негодная трава, всюду незаметно проникающая; она, как первородный грех, глубоко пускает тысячи корней, которые широко расползаются по всей почве и так плотно держатся за нее, что эту траву бывает трудно вырвать. Одним словом, папство — это колоссальный образ падшего человека.Папство в сравнении с простым сыном Адама — малым миром — есть великий мир. Адам пал потому, что он хотел быть как Бог.Папство падает потому, что домогается того, что по праву принадлежит Богу, то есть непогрешимости. Оно хочет свою башню довести до небес».

Поскольку мы рассматриваем «папство-латинство», как болезнь, поражающую здоровое в основе существо, нам открывается путь к объективно правильной, непредвзятой, максимально-благожелательной оценке всех отдельных проявлений католицизма. При этом, если при судебном рассмотрении каждого дела еще античная традиция завещала нам «preasumptio boni viri», то здесь тем более мы можем, пока не обнаружится противное, благоприятно оценивать все католическое. Отсюда возникает известный трафарет оценки отдельных явлений католицизма: они могут быть благодатны, поскольку не задеты ядами общей инфекции; поскольку лишь оболочкой, поверхностью, средой является для них «католицизм» и поскольку от своего, пусть и радикально ущербленного богопознания они могут восходить непосредственно к Христу. Как можно обозначить в самой общей форме эту ущербленность? Бездуховность. Пусть и преодолевается она в отдельных случаях — то милость Божия в ответ на подвиг, особо трудный в условиях «католицизма», насквозь душевного. Иэто еще в лучшем случае! Как мы видели, в нем легко рождается худшее.