Мирча Элиаде - История веры и религиозных идей. Том 1. От каменного века до элевсинских мистерий

Акиту представляет собой месопотамскую версию довольно распространенного мифо-ритуального сценария, по которому, в частности, праздник Нового Года рассматривался как повторение космогонии. [154] Ср.: Eliade. Le mythe de l'éternel retour (изд. 1969), p. 65 sq.; Aspects du mythe, p. 56 sq. 23 Поскольку периодическое возрождение Космоса составляет великую надежду традиционных обществ, мы будем часто обращаться к теме новогоднего праздника. Отметим сразу, что множество эпизодов акиту встречается (если ограничиться Ближним Востоком) в Египте, у хеттов, в Угарите, в Иране, у мандеев. Так, например, «хаос», ритуально реализуемый в последние дни года, ознаменовывался оргиастическими эксцессами типа сатурналий — попранием всех общественных норм, тушением огней и возвращением мертвых (представляемых масками). Бои между двумя группами актеров отмечались в египетских, хеттских и угаритских документах. Обычай "фиксировать судьбы" будущих 12 месяцев в течение 12 дней, вставляемых для выравнивания календаря, еще сохраняется на Ближнем Востоке и в Восточной Европе. [155] Ср.: Le Mythe de l'étemel retour, p. 81 sq. [156] В славянской традиции это период святок, связанный с гаданиями о будущем.

Роль царя в акиту недостаточно известна. Его «унижение» соответствует возвращению мира в «хаос» и заточению Мардука в горе. Царь изображает бога в битве против Тиамат и в иерогамии с храмовой жрицей. Однако идентификация с богом отмечается не всегда: по сценарию своего унижения, как мы видели, царь обращается к Мардуку. В то же время сакральная природа месопотамского суверена подтверждается совершенно достоверно. Мы упоминали священный брак шумерского царя, представляющего Думузи, с богиней Инанной: эта иерогамия происходила в ходе новогоднего праздника (§ 19). Для шумеров царская власть была дана небом; ее источник считался божественным, и эта идея сохраняется до самого конца ассиро-вавилонской цивилизации.

Сакральная природа суверена утверждалась множеством способов. Его называли "царем стран" (т. е. мира) или "четырех сторон света". Первоначально эти титулы предназначались богам. [157] Ср.: Frankfort. La Royauté, p. 303 sq. Точно как у богов, вокруг его головы сиял сверхъестественный свет. [158] Этот свет — по-аккадски меламму — соответствует иранскому хварэна; ср.: Oppenheim. Ancient Mesopotamia, p. 206; Cassin. La splendeur divine, 65 sq. 25 Еще до рождения боги предопределяли его верховность. Хотя признавалось земное происхождение царя, он рассматривался как "сын богов" (Хаммурапи объявляет, что рожден Сином, Липит-Иштар — Энлилем). Это двойное происхождение делало царя наилучшим посредником между богами и людьми. Царь представлял народ перед богами и брал на себя грехи своих подданных. Иногда он должен был принять смерть за их преступления; по этой причине у ассирийцев был "заместитель царя". [159] Labat. Le Caractère religieux de la royauté assyro-babylonnienne, p. 352 sq., Frankfort. Ор cit., 342 sq. В текстах говорилось, что царь живет в непосредственной связи с богами, в сказочных садах, где растет Древо Жизни и течет Живая Вода. [160] Именно царь является садовником, который заботится о Древе Жизни; ср.: Widengren. The King and the Tree of Life in Ancient Near Eastern Religion, особ. pp. 22 sq., 59 sq. (На самом деле это он и его свита съедали пищу, ежедневно подносимую статуям богов.) Царь — «посланец» бога, "пастырь народа", призванный богом [161] Ср.: Введение в "Кодекс Хаммурапи" (I, 50). — ANFT, p. 164. установить на земле справедливость и мир. "Когда Ану и Энлиль призвали Липит-Иштара царствовать в стране и установить в ней справедливость […], тогда я, Липит-Иштар, скромный пастух из Ниппура […], установил справедливость в Шумере и Аккаде, как повелел Энлиль". [162] Пролог к "Кодексу Липит-Иштара". — ANET: 159. См. тексты, переведенные в: J. Zandee. Le Messie, pp. 13, 14, 16.

Можно сказать, что царь разделял с богами их природу, но богом не становился. Он представлял бога, и на архаических стадиях культуры это подразумевало, что в каком-то смысле он был тем, что представлял. Во всяком случае, месопотамский царь как посредник между миром людей и миром богов осуществлял собственной персоной ритуальный союз между двумя модальностями существования, божественной и человеческой. Благодаря этой своей двойной природе царь рассматривался, по крайней мере, метафорически, как творец жизни и плодородия. Однако он не был богом, еще одним членом пантеона (каким был египетский фараон: ср. § 27). Верующие не обращали к нему свои молитвы, наоборот, они просили у богов благословения для их Царя, поскольку последний, несмотря на свою близость к божественному миру, несмотря на иерогамию с некоторыми богинями, не достигал преобразования своей человеческой природы. В конце концов, он оставался смертным. Все помнили, что даже легендарный Гильгамеш, царь Урука, потерпел фиаско в своей попытке достичь бессмертия.