Сергей Аверинцев - СОФИЯ-ЛОГОС СЛОВАРЬ

[834]

С.С. Аверннцев

оставляют «исполнить» в неприкосновенности. Но Bible de Jerusalem дает соответственно abolir и accomplir. Правда, остается затруднение, связанное с тем, что глагол nЯлрсоаса [исполнить] употребляется у Лк. 24:44 однозначно в смысле «исполниться» (применительно к испол­нению Ветхого Завета в Страстях и Воскресении Христа). Но ведь там и контекст — другой, и автор — другой. В Новом Завете есть тексты Павлова корпуса (например, Флп. 2:2) и особенно Иоаннова корпуса (Ин. 3:29, 15:11, 16:24, 17:13; 1 Ин. 1:4; 2 Ин. 12), где глагол этот употребляется очевидным образом не в значении «исполнить» (как реальность исполняет долженствование или желательность), но в значении «сделать полным» (радость). Что касается места из Нагорной проповеди, авторитетные экзегеты (например, Joachim Jeremias, Neutestam. Theologie, I. Teil, 4. Aufl., Guetersloh, 1988, S. 87-89) сопоставляют его с одним талмудическим текстом (b. Sab 116b):

'ana' la' lemiphat min '6rayeta' demoSe 'atiti wela' le'6sape 'al '6rayeta' demo$e 'atiti [не для того, чтобы убавить от закона Моисея, я пришел, (и не для того, чтобы) прибавить к закону Моисея, я пришел]

В соответствии с этим текстом косхоЛшоа [упразднить] соот­ветствует арамейскому mvphat «убавить», а яА/rjpcoaoa — арамейскому dsape [прибавить]. Такое же понимание прослеживается для иудеохрис-тианских Псевдоклиментин (Recognitiones I, 39, 1): «Ut autem tempus adesse coepit, quo id quod deesse Moysei institutis diximus impleretur» [Ho так как пришло время, мы сказали: то, чего недостает в Моисеевом законе, восполнилось].

Горячо, даже не без запальчивости, обсуждаемый вопрос — должны ли наши современники читать Священное Писание на каком-то особом, «сакральном», «возвышенном» языке, или в каждой точке приближен­ном к привычкам читателя, ничем его не удивляющем, «раскованном» и гладком, — правильно ли он ставится? Ведь как его ни решай, самая его постановка предполагает при обоих решениях стилистическую и семантическую однородность текста. Между тем, не говоря уже о Ветхом Завете, объединяющем прозаические и поэтические произведения

Стилистические проблемы

[835]

различных эпох и жанров, не говоря даже о целом каноне Нового Завета, в пределах одного-единственного Евангелия от Луки, мало того, с первой же его страницы, мы находим резкий контраст между прологом (1:1-4), построенным по греческим школьным правилам, и немедленно за ним следующим (начиная с 1:5) повествованием о родителях Иоанна Крестителя, выдержанным в угловато-семитизирующем стиле Септуагинты ('EyevExo ev хац трёрац ' Нрф 5оо pacnAfecog срв. Иис. Нав. 1:1 - kccI eyevexo цеха xr)v xe^emtjv Mcowfj; Суд. 1:1 -ml eyevexo цеха xf]v xeXevxt\v' Цаоь; Руфь 1:1 - ral eyevexo ev xco Kptveiv юЪс, Kpixd^; 2 Пар. 1:1 - ка1 eyevexo цеха хб a noGaveiv laobX; Есф. 1:1 - ml eyevexo [...] ev хац 1щерац' Apxa^ep^ou &c; яоре-ибцекн ev яааац хац evxotaxic; ка1 8iKaic6|iacnv xoi3 Kupt ov; срв. Иез. 36:27 - iva ev хоц 8iKaic6^aoiv \юъ яорейеахе). Этот контраст — пример особенно яркий, но отнюдь не единственный. Не получаем ли мы ответа на вопрос о нужности или ненужности особого «библейского» тона и колорита для наших переводов? Когда еванге­листу не нужны «библеизмы», он обходится без них; когда они ему нужны, он их решительно вводит. Можно сказать, что начало Евангелия от Луки дает нам в особенно отчетливом виде парадигму движения между полюсами миссионерской «аккомодации» к светской культуре — и введения читателя в особый мир, отсылки его к некоей сложившейся традиции. Обращение учителя к ученику перед уроком — и затем начало самого урока: голос звучит по-другому, диалогическую открытость сменяет сосредоточенность на предмете. Мы не должны думать просто о разных интонациях, разных «стилистических ключах»; это религиоз­ная педагогика евангелиста, то снимающая у читателя чувство дистанции, то восстанавливающая это чувство. Если мы откажемся либо от первого (как Синодальный перевод), либо от второго (как модернизирующие переводы), мы погрешим против интенции Самого Иисуса. Когда Он предлагает в притчах сугубо конкретные, сугубо прозаические и мирские образы повседневной жизни, образы эти должны быть осязаемо житейскими, возможно более наглядными. Скажем, действие, обозначаемое в Мф. 7:6 словами |3aA,eiv xot)Q (lapyaptTCtQ, называется на нашем языке «рассыпать жемчужины»; именно такой оборот дает нужную наглядность и нужную иронию, т. е.

[836]

С.С. Аверинцев

соответствует цели евангельского выражения, его функции. Равным образом, «разводное свидетельство» в Мф. 5:31 сразу же дает читателю почувствовать, что речь идет о понятии юридическом, и постольку оно заведомо лучше, чем «разводное письмо» синодального перевода. Но когда Христос употребляет слова, которые уже в Его время были, так сказать, «библеизмами», ибо отсылали к текстам Ветхого Завета или, еще чаще, к специальному словарю эсхатологических чаяний, отказ от их стилистического обособления приведет не к большей, а к меньшей понятности. Скажем, формула тосйтг] xf\ t||i£p