Александр Бриллиантов - Лекции по истории древней церкви

Укажем некоторых наиболее известных «ересиархов» этой эпохи. Сирийский грек Аполлинарий Лаодикийский(t 390 г.), в свое время яростный противник арианства, утверждал, что человеческая природа во Христе не была совершенной. По словам Аполлинария, разумную человеческую душу в Господе заменило Божественное Слово. Антиохиец Несторий(† 451 г.), последователь Феодора Мопсуестийского,«вместо признания во Христе человеческой природы с Божественною личностью постоянно предполагает связь человеческой личности с Божеством. […] Божество не родилось от Марии, а как бы прошло чрез Нее, Оно не страдало вместе с человечеством, но в страждущем человеке оставалось бесстрастным. Такие утверждения возможны при условии, если человечество имело бы собственный центр, особую личность». [20]Мы видим, что, в отличие от Аполлинария, в Антиохийской школе, «отразившей в своих философских тенденциях аристотелизм и семитскую остроту полярности Бога и мира», [21]провозглашается полное человечество Господа. «Если великие экзегеты Антиохии — Диодор Тарсский, Феодор Мопсуестийский, Несторий и даже Феодорит Киррский — настаивали на полноте человечности исторического Иисуса, то понимали они ее не просто отличной от божественности, но мыслили эту человечность "автономной" и персонализированной. "Обожившись", Иисус никак не мог остаться человеком "по — настоящему"; Он должен был оставаться просто сыном Марии, коль Ему надо было быть невежественным, страдать и умереть». [22]

Своеобразной реакцией на несторианство было монофизитство, создателем которого явился константинопольский архимандрит Евтихий,которого, как говорилось выше, поддержал епископ Александрийский Диоскор.«Александрия с ее платонизмом привлекала души народностей, чуждых какому бы то ни было позитивизму и склонных к мистическому благочестию. Антиохийская школа, по аналогии с нашей современностью, сложилась в мировоззрение, приемлемое для рационализирующей интеллигенции. Монофизитский же отрыв от космической реальности и полет религиозного чувства в спиритуалистическую небесную даль показался более привлекательным для широких и разнообразных народных масс. Поэтому для Церкви борьба с Несторием не потребовала и 20–ти лет, а борьба с монофизитством заняла 200 лет и даже вынудила Церковь к некоторым компромиссам. Несторианство увело из Церкви сотни тысяч ее приверженцев, а монофизитство — миллионы». [23]Монофизиты, в соответствии со стоическим учением, не допускали возможность смешения двух природ. Согласно их учению, человеческое начало во Христе было полностью поглощено божественным, так что страдающим на кресте оказывался не Богочеловек, а Бог.

В период преобладания в богословии аристотелевских парадигм проходят Пятый и Шестой Вселенские соборы. На Пятом соборе (Константинополь, 553 г.) были анафематствованы Феодор Мопсуестийский, «несторианские» сочинения Феодорита Киррского и Ивы Эдесского. На Шестом соборе (Константинополь, 680–681 гг.) уже были осуждены монофелиты, учившие, что Иисус Христос обладал божественной и человеческой природами, но одной божественной волей.

Отсутствие в предлагаемом читателям труде А. И. Бриллиантова анализа Седьмого Вселенского собора (Никея, 787 г.), на котором было осуждено иконоборчество, и достаточно беглое изложение того, что относится к Шестому Вселенскому собору, объясняется, на наш взгляд, лекционным характером этого исследования. Подробное изложение истории первых пяти соборов не позволило, очевидно, лектору уделить такое же внимание последним двум. Тем не менее мы можем говорить о логической завершенности «Лекций»: монофелитство, [24]явившееся компромиссом между постановлениями Халкидонского собора и монофизитами, [25]становится своеобразным завершением цепочки ересей: антиохийское арианство — антиохийское несторианство — монофизитство (как реакция на несторианство) — монофелитство.

А. Ю. Братухин

Церковная история есть наука историческая и вместе богословская. Она есть наука историческая, поскольку занимается явлениями прошлого; богословская, поскольку предметом ее является прошедшая жизнь Церкви христианской. С этих двух сторон и можно рассматривать ее при установлении понятия о ней, ее задачах и методах. С одной стороны, ей должны быть свойственны те черты, которыми характеризуется вообще историческое знание, и она должна стоять в известном отношении к другим отраслям этого знания. С другой, — входя в круг богословских наук, она должна разделять общие для этих наук предположения и занимать определенное среди них место. Ввиду такого двойственного характера этой науки, очевидно, для ясного понятия о ней необходимо иметь общее понятие о двух различных областях знания, об истории и богословии, — определить занимаемое ею в той и другой области положение.