Сфабрикованный Иисус

Насмешливое величание Иисуса царем иудейским находит себе близкую параллель в одном из сочинений Филона. Это произошло во время визита царя Агриппы в Александрию: местные жители взяли сумасшедшего по имени Карабас, уличного дурачка, над которым часто издевались, и разыграли целое представление с ним в главной роли. Вот как рассказывает об этом Филон:

…Пригнав несчастного к гимнасию, его поставили на возвышенье, чтобы всем было видно, соорудили из папируса нечто вроде диадемы, тело обернули подстилкой, как будто плащом, а вместо скипетра сунули в руку обрубок папирусного стебля, подобранного на дороге. И вот он, словно мимический актер, обряжен царем и снабжен всеми знаками царского достоинства, а молодежь с палками на плечах стоит по обе стороны, изображая телохранителей. Потом к нему подходят: одни — как бы с изъявлениями любви, другие — как будто с просьбой разобрать их дело, а третьи — словно прося совета в государственных делах. Потом в толпе, стоящей вокруг него кольцом, поднимаются крики; Карабаса величают Марином [«мари» — арам, «господин»] (так у сирийцев зовется господин)

В других источниках также можно найти инциденты, схожие с издевательствами над Иисусом. Таков рассказ о жестоком и унизительном обращении римских солдат с бывшим императором Вителлием (69 г. н.э.), которого смеха ради возили по тем местам, где ему прежде воздавались почести (см. Дион Кассий, Римская история 64.20–21). В папирусном фрагменте переговоров нового императора Адриана с иудейским посольством, в связи с восстанием иудеев в конце царствования Траяна (115–117 гг. н.э.), также упоминаются насмешки над бывшим монархом: «Павел [говорил] о царе, как его вывели и (издевались над ним?); и Теон зачитал указ Лупа, где приказывалось вывести царя и смеяться над ним» (P. Louvre 68.1.1–7). Плутарх (текст ок. 100 г. н.э.) рассказывает о том, как пираты издевались над пленником, потребовавшим к себе особого отношения, поскольку он римский гражданин. Они нарядили его («облачили в тогу»), воздавали ему различные почести (в т.ч. вставали перед ним на колени), но после этого заставили пройти по доске (Помпеи 24.7–8) [10].

Итак, внимательное и беспристрастное изучение трудов Филона Александрийского, Иосифа Флавия и других поздне–античных источников показывает нам, что новозаветные евангелия дают точные и достоверные сведения о Понтии Пилате и других исторических личностях. Нет серьезных причин полагать евангельские рассказы выдумками, якобы призванными, из апологетических или богословских соображений, представить фигуру Пилата в ложном свете или очернить первосвященников. В евангельских повествованиях содержатся важные сведения, позволяющие нам лучше понять Палестину первого века новой эры.

На девятнадцатидюймовом фрагменте известняковой плиты содержится предупреждение о том, что язычникам запрещено входить в Храм. Фрагмент был найден в 1935 году с внешней стороны стены, окружающей Старый Иерусалим. Полную версию той же надписи можно найти в Археологическом музее в Анкаре, Турция.

Надпись гласит:

Пусть ни один язычник

Не войдет в освященное место,

За ограду, окружающую Храм:

Всякий, кто будет здесь пойман,

Сам понесет ответственность

За свою смерть.

Возможно, это то же предупреждение, о котором писал Иосиф Флавий:

«На нем [освященном месте] в одинаковых промежутках стояли столбы, на которых на греческом и римском языках был написан закон очищения, гласивший, что чужой не должен вступить в святилище»

В последнее время модными стали разговоры о «христианстве» во множественном числе и об огромном количестве утраченных евангелий [1]. Один из героев романа Дэна Брауна «Код да Винчи» утверждает, что в первом веке имели хождение около восьмидесяти евангелий — что попросту абсурдно. Все еще более запутывается, когда ученые пытаются «состарить» сочинения II века, приписывая их I веку и «доказывая» таким образом, что с самого начала христианство было весьма разнообразно и что для всех этих «христианств» характерны более или менее одинаковые древность, ценность и авторитет. Порой эти игры разума заключаются призывами к публике быть более толерантной и с большей открытостью встречать новые формы христианского опыта. Быть может, это политически корректно — но как насчет корректности исторической? В главах третьей и четвертой мы уже рассмотрели проблемы, возникающие при попытках искусственно «состарить» тексты, приписывая раннюю датировку материалам, носящим на себе все признаки возникновения во II веке, часто ближе к его концу — если не еще позже. Однако некоторые ученые упорно стремятся убедить нас, что эти тексты (возможно, в иных, гипотетических, формах) возникли в I веке и отражают идеи еще более ранние, возможно, восходящие к первому поколению христиан. Но, как мы уже видели, для столь ранней датировки неканонических писаний нет никаких убедительных оснований.