Томас Кейтли - Тамплиеры и другие тайные общества Средневековья

Третья, и далеко не маловажная причина, состояла в очень эффективной организацией общества, которая позволила сделать их решения настолько действенными, что сравниться с ней в тот период времени ничто не могло. Покров таинственности, который окутывал все их действия, и количество членов, готовых привести в исполнение его решения, вселяли благоговейный страх. Дополнительное уважение приобреталось и за счет общеизвестной строгой проверки личных качеств человека, прежде чем принять его в общество. Его приговоры, даже когда не были известны доказательства, считались основанными на справедливости. Дурные люди трепетали, а добродетельные радовались, когда видели свисающее с дерева тело преступника и воткнутый рядом нож шоффена, демонстрирующий, кем он был осужден и приговорен.

Правление императора Максимилиана было периодом великих реформ в Германии, а учреждение им Вечного земского мира и Высшего имперского суда, вместе с другими мерами, в значительной степени было нацелено на исправление и улучшение ситуации в империи. Судам фемы в качестве вполне благоразумной меры следовало бы попытаться приспособиться к новому положению вещей, но это та мудрость, которую обычно не дано постичь обществам и корпорациям. И вместо того, чтобы успокоиться в своих притязаниях, они попытались даже еще больше расширить их. Под своим обычным предлогом – отсутствие справедливости – они начали распространять свои повестки на лиц и территории, которые не подпадали под их юрисдикцию. Тем самым они спровоцировали враждебность и активные действия со стороны городов и влиятельных местных феодалов.

Наиболее примечательными делами этого периода, демонстрирующими, насколько были извращены права и власть трибуналов фемы, являются нижеследующие два примера.

Герцог Ульрих Вюртембергский жил несчастливым браком с супругой Сабиной. При его дворе был молодой дворянин по имени Ганс Гуттен, выходец из почтенной и влиятельной семьи, на жену которого герцог обратил внимание более пристальное, чем мог потерпеть муж. Герцогиня же, в свою очередь, проявила особое пристрастие к Гансу Гуттену, и личные отношения между ними стали близкими настолько, что герцог этого простить не мог. Гуттен был либо самонадеян, либо беспечен, но стал открыто носить на пальце дорогое кольцо, подаренное ему герцогиней. Это переполнило чашу терпения герцога, и ревность с гневом вырвались наружу. Однажды на охоте в лесу у Беблинга он ухитрился отвести Гуттена в сторону от свиты и, застав его врасплох, пронзил своим мечом. Затем он снял свой пояс и повесил на нем соперника на одном из дубов в лесу. Когда убийство вскрылось, он не стал отрицать это, но заявил, что был фришоффеном и совершил этот поступок, повинуясь велению тайного трибунала, которому он был обязан подчиниться. Эта история не удовлетворила, однако, семью Гуттена, и столь же мало их устроило предложение убийцы выяснить отношения перед лицом вестфальского трибунала. Они громогласно воззвали к императору за справедливостью, и мужественные речи Ульриха фон Гуттена, отца убитого, настроили общественное мнение столь сильно в их поддержку, что императору не оставалось ничего другого, как объявить герцога Вюртембергского вне закона. Со временем при посредничестве кардинала Ланга было достигнуто примирение с родом Гуттенов и герцогиней, однако враждебность первых не иссякла. Чуть позже они приложили усилия, чтобы добиться изгнания герцога и конфискации его имущества.

Вполне допустимо, что трибунал фемы мог санкционировать убийство, совершенное герцогом, по крайней мере, вся былая уверенность в их справедливости уже утратилась, и даже самые щедрые в восхвалении прежних шоффенов авторы того времени не могли найти достаточно выразительных слов, чтобы описать, насколько недостойными они стали теперь. Распространенной поговоркой стала фраза о том, что в судах фемы заведено сначала повесить обвиняемого, а потом доследовать за что. Объявляя о торжественном роспуске, рейхстаг в Трире заявил, что «вестфальскими трибуналами очень многие честные люди были лишены достоинства, правоспособности, жизни и собственности». Архиепископ же Кельна, который хорошо был знаком с ними, вскоре после этого признал, среди прочих обвинений, в выпущенном им отречении, что «очень многие остерегались их и считали рассадником негодяев».

Второй случай, на который была ссылка, предоставляет еще более веские доказательства деградации вестфальских трибуналов.