Петр Ганнушкин: Сладострастие, жестокость и религия

Три чувства, совершенно различные на первый взгляд, — злоба, сексуальная любовь и религиозное чувство, [1] Сначала мы должны сказать, что, трактуя его как религиозное чувство, мы не рассматриваем аффективную сторону этого сложного чувства, не затрагивая сторону интеллектуальную (Вундт связывает религиозное чувство с категорией интеллектуальных чувств). — если опираться на множество фактов и соображений, находятся друг к другу в большой близости; тогда, когда возрастает их интенсивность и в особенности, когда злость трансформируется в жестокость, в свирепость, сексуальная любовь в сладострастие и религиозное чувство в фанатизм или в мистицизм, тогда эти три чувства совпадают или смешиваются без заметных границ.

Факты и соображения, которые мы позволяем себе изложить, распадаются на три группы: 1) мы должны доказать родство религиозного чувства и сексуальной любви; 2) сексуальной любви и злобы; 3) религиозного чувства и злобы. Таким образом, мы сможем доказать родство каждого из этих чувств с каждым другим и тем самым, очевидно, будет доказано родство всех этих чувств в их совокупности; тогда главная часть нашей проблемы была бы решена. Мы заранее согласимся, что для решения нашей проблемы мы не собрали еще достаточно фактов, но мы полагаем, что основное состоит не столько в количестве фактов, сколько в том, что они нам говорят.

В Риме, в церкви Сайта Мария делла Виттория, находится группа Лорецо Бернини, неаполитанца (1598-1680), в которой изображена святая Тереза, лежащая без сознания на мраморном облаке, и ангел, который готовится пронзить ее сердце стрелой мистической любви. «Нет необходимости разъяснять, — говорит по поводу этого сюжета Любке, — что религиозный экстаз в этом случае представлен характером чувственности не потому, что художник так хотел, но в силу естественного психологического состояния, которому обычно подвластна чрезмерная религиозность.

Если мы попытаемся найти происхождение этой атмосферы, насыщенной сладострастием, то мы должны будем признать, что ее зародыши отчетливо видны во всех последних работах Корреджо, где взгляды мадонн и святых имеют слишком земное выражение».

Таким образом, идея родства религиозного чувства и чувства сексуального [2] При попытке найти идентичную композицию в отношении этих двух чувств кое-что можно встретить в труде Неймана (Lehrbuch der Psychiatric — Учебник психиатрии, 1859), а также в труде Крафт-Эбинга (Psychopathia sexualis, 1893). проникла также в искусство. [3] Мы не можем не привести выдержку из Золя, в которой в художественной манере представлена связь этих чувств: «Мюффа снова стал ревностно исполнять религиозные обязанности… Небо вырвало его из рук женщины, чтобы передать в руки господа бога. Граф находил в религиозном экстазе сладострастные ощущения, пережитые с Нана, те же мольбы и приступы отчаяния, то же самоуничижение отверженного существа, на котором лежит проклятие его пола. В церкви, с онемевшими от холодных плит коленями, он снова переживал былые наслаждения, вызывавшие судорожную дрожь во всем теле, помрачавшие его разум, удовлетворяя смутные потребности, таившиеся в темных глубинах его существа» (Э. Золя, «Нана»).

Если бы мы хотели исследовать, в какую эпоху эта идея начала реализоваться, мы должны были бы обратиться к той отдаленной древности, может быть, даже к тому времени, когда религиозное чувство только еще народилось у человека. «Глубокая древность, — говорит Моро де Тур, [4] Des aberrations du sens genesique, 1880. Соотв. ссьшка в произведениях Жаколлио (Jacolliot), Etudes indianistes; Монтеня (Montaigne), Essais, 111; смотреть Ломброзо и Ферреро (Lombroso et Ferrero), La femme criminelle et la prostituee и также Ploss, Das Weib. — связывала с религиозной идеей признаки, которые теперь кажутся нам непристойными или смешными…

Вавилоне, в Финикии, в Армении и др. все женщины должны были принести любовную жертву на специальном алтаре. [5] Храмы богини Милитты имелись в Вавилоне, богини Анаитис — в Армении, богини Астарты — в Финикии и богини Изис — в Египте.