Уолтер Брюггеман - Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение

Синайская перикопа (Исх 19–24) завершается восхождением Моисея на гору, на сорок дней и сорок ночей (24:18). В 25:1 начинается новый раздел, который относится к совершенно иному жанру. В Исх 25:1–31:18 Моисей получает прямые указания ГОСПОДА о том, как построить святилище, в котором Святому предстоит пребывать среди Израиля. Этой череде заповедей соответствует далее Исх 35:1–40:38, где будет сказано, что Моисей выполнил все указания: святилище ГОСПОДУ построено. Финальное удостоверение Моисееву послушанию мы видим в 40:34–38: слава ГОСПОДНЯ действительно покрыла скинию. Таким образом, Моисей не только великий интерпретатор Торы, но и великий гарант присутствия ГОСПОДА в Израиле.

Отметим здесь два момента. Во–первых, этот материал относится к «священнической/жреческой традиции» (в библеистике данным термином обозначается древнеизраильская богословская школа, для которой во главе угла стояла тема ритуальной чистоты и порядка: ритуальная чистота делала возможным пребывание ГОСПОДА среди Израиля). В принципе святость может быть присуща любой стороне жизни, но священническая традиция делала основной упор на богослужебных обычаях, считая, что именно там наиболее ощутимо присутствие ГОСПОДА. Соответственно, ее создатели условно называются «священниками/жрецами».

Скорее всего, эта традиция, наложившая глубокий отпечаток на Быт — Числ, обрела свой нынешний вид в эпоху вавилонского плена (т. е. это традиция присутствия в условиях остро ощутимого отсутствия). Безусловно, ее представители обращались и к более древним материалам, но прежде всего их подход был творческим: Присутствие обеспечивается в условиях отсутствия. Из всех слоев Пятикнижия этот слой легче всего поддается идентификации: ему присущ определенный педантизм, любовь к порядку и симметрии (см., например, описание крышки ковчега завета в Исх 25:17–22).

Во–вторых, материал в Исх 25–31 можно разделить на семь речей, начинающихся словами: «И сказал ГОСПОДЬ Моисею…» (Исх 25:1; 30:11, 17, 22, 34; 31:1, 12). По одному из толкований, они соотносятся с семью днями творения в Быт 1 (также документ священнической традиции!) (см. Blenkinsopp 1977; P. Kearney 1977, 375–386). Кульминацией семи речей, как и кульминацией семи дней творения, является суббота (Быт 2:1–3:4а/Исх 31:12–17). Очень может быть, что среди хаоса и беспорядка, присущим изгнанию, священнические авторы представляли себе упорядоченное творение, которое и ощущалось ими во время богослужения (Levenson 1988, 66–77). Скиния реплицирует творение, хотя бытовая реальность, казалось бы, противоречит этому.

Поскольку читать эти материалы скучно, комментаторы к ним обращаются нечасто. Однако нельзя упускать из виду то огромное творческое воображение, которое в них вложено, а также глубокую пастырскую заботу: показать людям близость Бога. Хотя в основе рассказа о скинии могло лежать реальное воспоминание о каком–то древнем шатре, где присутствовал ГОСПОДЬ (Исх 33:7–11), эта древняя память переосмыслена в свете памяти о событиях недавнего прошлого, а именно об Иерусалимском Храме. Тем самым скиния — это воображаемый конструкт, сотканный из воспоминаний о древнем и современном опыте. Здесь важен богословский смысл, отраженный, в частности, в этимологии: слово «скиния» (mskn) происходит от еврейского глагола skn («обитать»). Т. е. скиния — это «место Обитания», «место Присутствия». Имеется в виду, конечно, присутствие Бога: мы неоднократно читаем о божественной «славе», пребывающей в скинии (Исх 40:34–38). Более того, в скинии есть особое место милости, примирения и прощения — крышка ковчега Завета (Исх 25:17–22). Само слово «крышка» (kprt) того же корня, что и слово «искупление» (ср. «Йом Киппур», «День Искупления»). Оно помещено здесь в самый центр израильской жизни.

Если мы ни в чем не напутали, то перед нами яркий пример того, как традиция Торы развивается и экстраполируется перед лицом новых жизненных обстоятельств и общинных нужд. В ситуации плена и изгнания община создала образ (божественного) Присутствия, которое дается не через Храм, а через передвижное святилище.

Между повелением построить место Присутствия (Исх 25–31) и выполнением этого повеления (Исх 35–40) помещен материал совершенно иного плана (Исх 32–34) — материал, который тесно связан с синайской перикопой (Исх 19–24) и выражает важный аспект израильской веры.

Согласно Исх 24:18, Моисей пробыл на горе сорок дней и сорок ночей. Если перескочить после этого сразу к Исх 32:1, станет ясно, что именно эта «задержка» Моисея спровоцировала кризис, описанный в Исх 32. Моисей — главная фигура в повествовании. Пока Моисея нет, Аарон (представлен братом Моисея, но это, видимо, кодовое обозначение для альтернативной жреческой традиции) захватывает инициативу и изображает Бога в виде тельца (Исх 32:4). По–видимому, изначально телец не считался идолом, но был лишь альтернативой ковчегу Завета как знаку божественного Присутствия. Как бы то ни было, мы видим соперничество Аарона (обличаемого здесь в непослушании) и Моисея (послушного ГОСПОДУ вождя, который может говорить с ГОСПОДОМ и даже влиять на Его решения) (Исх 32:11–14). В результате Моисей (а) разбивает скрижали, полученные на Синае (ст. 19), и (б) назначает левитов защитниками истинной веры (ст. 25–29). Отношения между ними сложно назвать братскими: перед нами явная конкуренция, конфликт традиций.