Если мы теперь обратим внимание на наш дом, то увидим, что и у нас существует не только множество представлений, но и множество обычаев, связанных со смертью и загробной жизнью. Я склонен думать, что в истории Британии не было ни одного такого момента, когда большинство людей придерживалось бы ортодоксальной христианской точки зрения на вопрос о посмертной жизни. Можно определенно утверждать, что многие различные представления существовали и в викторианскую эпоху, поскольку людей уже тогда мучили самые разные вопросы веры и неверия. Знаменитое полотно Генри Александра Баулера «Сомнение: оживут ли кости сии?», созданное в 1855–1856 годах, ярко отражает эту ситуацию. На картине изображена молодая женщина, опирающаяся на камень над могилой, где покоится некто Джон Верный. На надгробии начертаны слова «Я есмь воскресение и жизнь». На соседнем камне написано RESURGAM — «Я воскресну», — такую надпись можно встретить на многих могилах того времени. Из могилы растет конский каштан, на поверхности ее лежит череп, а на нем сидит бабочка — символ души. Эта картина отражает мучительный вопрос и половинчатый ответ, и о том же говорит нам великая поэма Теннисона «In Memoriam». Одно из стихотворений Теннисона, которое стоит последним в собрании его сочинений, было написано в 1889 году, за три года до смерти поэта. Иногда мне кажется, что тут Теннисон приближается к буддийским представлениям о растворении капли в океане, но в итоге возвращается к христианской надежде:
Закат вдали и первая звезда,
И ясный дальний зов! И пусть теперь у скал замрет вода;
К отплытью я готов.
Пусть медленно, как сон, растет прилив,
От полноты немой, Чтобы безбрежность, берег затопив,
Отхлынула домой.
Пусть колокол вечерний мерно бьет,
И мирно дышит бриз, Когда пройду последний поворот,
Миную темный мыс.
Развеется за мной, как морок дня, Береговой туман,
Когда мой Лоцман выведет меня В открытый океан. [5] Стихотворение Crossing the Bar из книги The Works of Alfred Lord Tennyson (London; Macmillan, 1898), 894. (Перевод Г. Кружкова.)
От этого представления заметно отличаются куда более ортодоксальные и простые образы стихотворения Редьярда Киплинга, написанного в 1892 году. Не могу судить, в какой мере сам поэт в это верил, и, разумеется, это скорее стихотворение об искусстве, нежели о загробной жизни, но он, несомненно, опирается на христианскую веру в то, что после какого–то периода покоя умерших ожидает новая жизнь в теле:
Когда уже ни капли краски Земля не выжмет на холсты,
Когда цвета веков поблекнут и наших дней сойдут цветы,
Мы — без особых сожалений — пропустим Вечность или две,
Пока умелых Подмастерьев не кликнет Мастер к синеве.
И будут счастливы умельцы, рассевшись в креслах золотых,
Писать кометами портреты — в десяток лиг длиной — святых,
В натурщики Петра, и Павла, и Магдалину призовут,
И просидят не меньше эры, пока не кончат славный труд!
И только Мастер их похвалит, и только Мастер попрекнет —
Работников не ради славы, не ради денежных щедрот,
Но ради радости работы, но ради радости раскрыть,
Какой ты видишь эту Землю, — Ему, велевшему ей — быть! [6] Стихотворение When Earth's Last Picture is Painted из книги Rudyard Kipling, Verse: Inclusive Edition 1885–1926 (London: Hodder & Stoughton, 1927), 223f. (Перевод В. Топорова.)
Это многообразие представлений конца XIX века отражают, как мы увидим, церковные гимны и молитвы. [7] Удивительный взгляд на кризис веры и не менее важный (хотя о нем куда меньше размышляют) феномен кризиса сомнения представлен в книге Timothy Larsen, Crisis of Doubt: Honest Faith in Nineteenth–Century England (Oxford: Oxford University Press, 2007). Тезисы автора прекрасно резюмирует Anthony Kenny (Times Literary Supplement, 1 June 2007, 33): «Радикалы из простых людей очень быстро заразились сомнением. На удивление большое количество из них выздоровело после какого–то периода недомоганий и оказалось в первых рядах христиан. В это же время представители социальной элиты заболели куда позже особо тяжелой формой викторианского сомнения, так и не выздоровев от него до самой своей смерти».
Но снова вернемся в прошлое, на этот раз еще более далекое, и обратимся к творчеству Шекспира. В комедии «Мера за меру» герцог обращается к осужденному Клавдио с ободрением, чтобы тот достойно встретил смерть. Сама жизнь, говорит герцог, не такая уж великая ценность, и, возможно, смерть ничуть не хуже:
Твой лучший отдых — сон.
Его ты вызываешь и дрожишь
Пред смертью, тем же сном. Ты не цельна,
А состоишь из тысячи частиц,
Рожденных прахом. Ты не знаешь счастья,
Все гонишься за тем, что не имеешь,
Не ценишь то, что есть. Ты переменна
И настроения свои меняешь
Вслед за луной. В богатстве ты бедна
И, как осел, под слитками сгибаясь,
Несешь свой груз, богатый лишь в пути,
А смерть его снимает. Ты — без близких,
Ведь даже плоть, которой ты отец,
И порожденье чресл твоих клянут
Паршу, подагру, ревматизм за то,
Что не прикончен ты. И, возрастов не зная,
О них ты только грезишь, как во сне:
Ведь молодость цветущая твоя
Как немощная о поддержке просит
У старости разбитой; старику ж
Без красоты, без страсти и без сил
Не нужно и богатство. Что ж еще
Зовется жизнью? И хоть в жизни скрыто
Смертей без счета, мы страшимся смерти,
Что исправляет все.
Читать дальше