Тимоти Келлер - Разум за Бога - Почему среди умных так много верующих

Тем, кто считает этот подход дискриминационным с точки зрения религии, Рорти и его сторонники возражают, что подобная политика обусловлена чистейшим прагматизмом [31] См. Ричард Рорти, Последствия прагматизма (Richard Rorty, Consequences of Pragmatism, University of Minnesota Press, 1982), c. 166–167. . Против религии как таковой они ничего не имеют и не стремятся контролировать религиозные убеждения – до тех пор, пока они остаются личным делом. Но постоянно обсуждать религию на публике – значит возбуждать рознь и зря тратить время. Мнение, основанное на религии, считается сектантским и спорным, в то время как нерелигиозное обоснование нравственных взглядов воспринимается как всеобщее и доступное всем. Следовательно, публичные обсуждения должны быть светскими, а не религиозными. Безотносительно к каким бы то ни было откровениям свыше или конфессиональным традициям нам следует работать сообща над насущными проблемами нашего времени: СПИД, бедность, недостатки образования и т. п. Мы должны держать свои религиозные взгляды при себе и объединиться вокруг политики, которая наиболее «эффективна» для большинства людей.

Однако Стивен Л. Картер из Йеля возражает, что невозможно не учитывать религиозные взгляды, если речь идет о тех или иных нравственных суждениях.

Стремление вынести на публику обсуждения, в которых отсутствует религиозный компонент, неважно, какими бы продуманными они ни были, неизбежно подаст приверженцам организованной религии сигнал, что, в отличие от всех, только они должны вступать в общественный диалог лишь после того, как отложат в сторону нечто наиболее важное для них [32] Стивен Л. Картер, Несогласные среди тех, кем управляют (Stephen L. Carter, The Dissent of the Governed, Harvard University Press, 1999), c. 90. .

Как может Картер делать подобные заявления? Начнем с вопроса о том, что такое религия. Кто-то скажет, что это одна из форм веры в Бога. Однако это определение не годится для дзэн-буддизма, приверженцы которого на самом деле вовсе не верят в Бога. Кто-то скажет, что это вера в сверхъестественное. Но это не относится к индуизму, приверженцы которого верят не в сверхъестественный мир за пределами материального, а только в духовную реальность в пределах эмпирической. Тогда что же такое религия? Это совокупность убеждений, объясняющих, в чем суть жизни, кто мы, на что должны тратить отпущенное нам время. Например, тому, кто считает, что материальный мир – единственный из существующих, что мы появляемся по случайности и после смерти просто исчезнем, самое важное – стараться быть счастливым при жизни и не позволять окружающим навязывать свои убеждения. Обратите внимание: хотя это не официальная, «организованная» религия, в ней есть основной сюжет, объяснение смысла жизни, а также основанные на них рекомендации о том, как следует жить.

Религия – это совокупность убеждений, объясняющих, в чем суть жизни, кто мы, на что должны тратить отпущенное нам время

Кто-то скажет, что это «мировоззрение», кто-то – «нарративная идентичность». Так или иначе, это совокупность убеждений и допущений, касающихся природы вещей. Это неявная, имплицитная религия. В широком смысле вера в какие-либо представления о мире и человеческой природе влияет на жизнь каждого человека. Все живут и действуют, исходя из некоей нарративной идентичности, неважно, размышляют они о ней или нет. Каждый, кто заявляет «поступай так» или «не делай этого», исходит из такой же имплицитной нравственно-религиозной позиции. Прагматики считают, что нам следует оставить укоренившееся мировоззрение и прийти к консенсусу насчет «эффективности», однако наши представления о том, что именно эффективно, обусловлены, пользуясь выражением Уэнделла Берри, нашими представлениями о человеческом предназначении. Любое представление о том, что значит быть счастливым, неизбежно основывается на глубоко укоренившихся верованиях о смысле человеческой жизни [33] Например, Линда Хиршмен выступает против стремления женщин оставаться за пределами рынка труда, чтобы заниматься воспитанием детей. Она утверждает, что женщины не вправе так поступать, даже если это их свободный и добровольный выбор. «Семья с ее повторяющейся, невидимой для общества физической работой – необходимый компонент жизни, но она предоставляет для полной реализации женщины меньше возможностей, чем общественные сферы, такие, как рынок труда или правительственные крути. Домашняя сфера меньшего процветания не является ни естественной, ни нравственной обязанностью одних только женщин… Женщины, закрепляющие ее за собой… несправедливы» («Домашний арест», “Homeward Bound,” in The American Prospect 16, no. 12, December 2005). Обратите внимание: ее аргумент построен на оценке «процветания», которая не может быть подтверждена эмпирически. В представлениях о человеческом достоинстве и обществе заложено то, что на поверхности выглядит светским, но на самом деле недоказуемо, спорно и в конечном счете опирается на мировоззрения, верования и допущения. Дэвид Брукс не соглашается с Хиршмен: «[Она утверждает, что] высокооплачиваемая работа гарантирует процветание в большей степени, чем родительские обязанности. Вспомните свою жизнь: какие воспоминания вам дороже – о времени, проведенном в кругу семьи или в офисе?» См. «Год домоседства» (David Brooks, “The Year of Domesticity”, New York Times, January 1, 2006). . Даже самые секулярные прагматики садятся за стол переговоров, располагая накрепко усвоенными обязательствами и нарративными представлениями о том, что значит быть человеком.