Галина Калинина - Что играет мной? Страсти и борьба с ними в современном мире

«... Заметьте, в оставляемых записках (са­моубийц) никогда не звучат слова любви — к брату, к сестре, ну о родителях не говорим — «изгибшие создания». Ну, родителей не нужно любить, не стоит, — «консерваторы», «чинов­ники»: а товарища, друга, какого-нибудь боль­ного в больнице, какого-нибудь «Ваньку пере­хожего»? Как это до двадцати лет дожить и ни к кому не привязаться?! К бабушке, к тете, к дяде? Но нет: «никого не виню», «ухожу —-потому что нет смысла в жизни». Да «смысл» есть, он под ногами: будь для кого-нибудь кос­тылем! Как нет «смысла», « не нахожу смысла», когда вокруг везде страдание, нужда, нехватка средств прокормиться, вынужденная работа в престарелости, в болезни. «Нет смысла в жиз­ни» — это и значит «никого не люблю». Ибо «любовь» и есть уже «смысл». Страшны эти рассуждения — и я готов все взять сейчас на­зад, как только мне укажут очевидную невер­ность мысли; но долбит она в голову: не есть ли в большей своей части самоубийства — тайный уход из жизни тайного греха, вот этого сердеч­ного, вот этого душевного, сводящегося имен­но к жестокости, к бесчувственности? И к неко­торому притворству и фальши, которыми оде­та или задрапирована такая жизнь?» [62] Максим Горький о самоубийствах.//В.В. Розанов. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. М., 1996. С. 594-596.

Часто в моде на страдания и самоубийства оказываются виновны так называемые деятели культуры, которые неплохо зарабатывают на рас-сусоливании различных высот и красот само­убийства. Модные писатели, публицисты, ху­дожники, кинорежиссеры и музыканты смакуют различные подробности суицида, причем вовсе не спеша обменять свои кресло, апельсиновый сок и утреннюю сигарету на могильных червей и мокрую глину. Популяризуя идеи смерти и играя на исканиях и идеалах молодежи, они сеют ужас­ные семена отчаяния, тоски и безнадежности. Возьмем, к примеру, модные романы Б. Акунина с его «Кладбищенскими историями» — своеоб­разной одой смерти. Самоубийство и смерть — главные герои этого литературного произведе­ния, сеющего в наших душах отнюдь не добро, а скорее тиражирующего пороки и страсти самого автора. Жаль только, что никто не проведет за руку Пелевина и Сорокина, Акунина и прочих перед глазами тех матерей, жен, детей, братьев и сестер, которые по их вине потеряли своих близ­ких, чьи души были развращены и изуродованы подобным «творчеством». Вспоминаются роза-новские слова о подобных «людях искусства», как нельзя лучше оценивающие их вклад в умно­жение жестокости и смерти.

«Жестокости много, но ужасно мало стра­ха. Особенно у публицистов его мало. Преве-селенький народ, да и не мудрено: такие гоно­рары получают. Оставим их, взглянем на моло­дежь, на юношей и девушек.(...) Есть явная жизнь и есть тайная жизнь. В «явь» выходят гробы, могилы, кладбище; но им предшествует ужасная ночь внутри, ночь одинокая, без звезд, без месяца... Туманы, облака там ходят, что-то липкое пристает к душе, как мокрая простыня, как засасывающая тина. Что спасет? Воспоми­нания о прекрасном поступке. Но его нет. Что еще спасет? Если я кого-нибудь люблю. Но я никого не люблю. Так зачем же жить?! — с этим ужасным чувством, увы, истинным чувством, т.е. с действительным сознанием: «я ни для чего живу», сбрасывается конвульсивно свечка или огарок, мерцавшая в пустой, ничем не на­селенной комнате, на пол...

Суть в этой ужасной, сырой, холодной ком­нате без жильцов, которая предшествует вся­кому въявь самоубийству» [63] Максим Горький о самоубийствах.//В.В. Розанов. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. М., 1996. С. 594-596. .

Борьба с печалью крайне сложна. Страсть печали практически не находит внешнего выра­жения, а посему при ее нападениях невозможно идти от совершенствования своего внешнего по­ведения к внутреннему, как это происходит с некоторыми другими страстями. Посему остает­ся действовать только увещеванием себя, мо­литвой и постом.

Печаль, как говорят св. отцы, приходит в те моменты, когда какая-то иная страсть наша не получила удовлетворения. Мы, будучи одержи­мы сребролюбием, хотели денег, но не получили их — и вот мы печалимся. Мы были обижены и взалкали отмщения, но не смогли его совер­шить — снова печаль. Мы влюблены и жаждем добиться ответного чувства от предмета своей страсти, но наш возлюбленный остается бесчув­ственным — и снова мы в печали.

Для борьбы с печалью мы должны сначала разобраться, какая именно страсть стала ее причиной. Найдя корень своей печали, надо за­думаться о том, какую пользу мы получаем, не имея возможности удовлетворить свое же­лание.