Константин Соловьев - «Я сказал - вы — боги…»

2) Их (людей — К. С.) по возможности глубокое и сосредоточенное настроение — мне кажется это такое настроение, в каком бывает человек, когда готовиться исповедываться перед всем светом (…).

3) Одинаковый музыкальный тип души, что достигается подходящей музыкой и пением.

4) Деятельное состояние всего организма — какие угодно однообразные движения.

5) Сносные условия работы (чтоб она не была через силу).

6) Чистота и порядок вообще в жизни» [14-147,36–37].

Эти «правила» могут показаться наивными, но Чайковский фиксировал в них собственный опыт по достижению внутренней гармонии. Будущее, считал Чайковский, за «новым» человеком, который придет на смену человеку современному, страдающему от вечного разлада с самим собой. Характеристика этого «нового человека» представляет собой развернутую характеристику будущего более совершенного и разумно устроенного общества:

«Он (новый человек — К. С.) силен, абсолютно чист (…) ибо равен в бесконечном достоинстве и могуществе со всеми другими Богочеловеками. Безмерны его вера, надежда и любовь к самому себе и всем людям (…) Всякая потребность, всякое желание как свое собственное, так и других людей для него абсолютно священны. Всякое свое страдание так же противно, как и чужое (…). Весь внешний мир (…) принадлежит ему, так же как и всякому другому. Он полный коммунист. (…) Эксплуатация, наем, размен других на деньги для него невозможен. Какое бы ни было подчинение себя другим и других себе для него вещь невозможная. Никакая политическая организация, никакая власть ему не нужна — он полный анархист. Его мозг, мысль требует работы — он жаждет познать самого себя как во всей природе, так и в других, как в самом себе, так и во всей свое мировой цельности (…). Внутри его царит полный мир с самим собой, гармония. Чувство, мысли, движение, вера, знание и дело для него одно и то же. (…) Прогресс его бесконечен» [14-147,89].

Этот отрывок мы вправе рассматривать в качестве манифеста «богочеловечества», каким его представлял себе Чайковский в 1878 г. Дальше этого в своей теоретической работе он не продвинулся. К 1879 г. он убедился, что сам не в состоянии развить в себе необходимые качества, что общее и личное не соединяется в нем в единое целое. Поэтому он посчитал невозможным для себя, пропагандировать идеи «новой религии».

Теперь можно вернуться к вопросу о «первом» и «втором» «богочеловечестве» Чайковского. Т. И. Полнер, разделивший «богочеловеческие» воззрения Чайковского на две части, основывался на одном фрагменте его воспоминаний, касающегося 1877–1878 гг.: «… я воротился не к Канзасу (…) — я воротился к религиозной почве, стоявши на которой, я еще не был в Канзасе» [64,157]. Можно согласиться с тем, что в Канзасской коммуне действительно не было особой религиозности. И действительно взгляды Чайковского 1877–1878 гг. несколько отличались от тех, что провозглашались до переезда в коммуну (в самой коммуне изнурительная работа, недоедание, бытовая неустроенность и заболевание лихорадкой отодвинули в сторону робкие попыток наладить религиозный быт). В период же его теоретических поисков посткомунального существования больше стало внимания к человеческой индивидуальности, в противовес общечеловеческим рассуждениям Маликова. Появилось стремление прочнее опереться на достижения естественных наук. Была сформулирована радикальная общественная программа, опирающаяся на принципы коммунизма и анархизма. Наконец, религиозные мотивы в теории уступили место практическим попыткам добиться религиозного чувства.

Было бы странно, если бы коммунарский опыт никак не отразился бы на взглядах и поступках людей, переведших на себе социальный эксперимент. Тем не менее, если мы сравним принципиальные положения теории Маликова 1874–1875 гг. и теории Чайковского 1877–1878 гг., то обнаружим полное совпадение в целях почти неизменный набор способов их достижения, характерных для всего «богочеловечества», вне зависимости от периода его существования. Таких базовых принципиально неизменяемых, а только уточняемых положений четыре. Первый: стремление покончить с «разладом» в человеке и обществе, к достижению всеобщей гармонии. Второй: отрицание пользы насильственных способов переустройства мира. Третий: признание первенства чувства над мыслью, при взаимосвязи веры и знания, науки и религии. Четвертый: осознание принципа «жизнь для себя», как способа «жизни для всех». Это значит, что и Маликов и Чайковский, признавая негодность средств по перестройке человека, не усомнились в правоте цели.