Дмитрий Урушев - Тайна Святой Руси. История старообрядчества в событиях и лицах

К староверию тяготеет Агафья Власьевна, — няня Лизы, героини романа «Дворянское гнездо» (1858). Бывшая барская полюбовница, Агафья, снеся все удары судьбы, «стала очень молчалива и богомольна, не пропускала ни одной заутрени», а потом ушла в старообрядческий монастырь: «Ходили темные слухи, будто она удалилась в раскольничий скит».

Наиболее ярко и подробно описан Тургеневым старовер Касьян Блоха из рассказа «Касьян с Красивой Мечи» (1851). Касьян — представитель самого радикального старообрядческого течения — беспоповского страннического согласия (бегуны, скрытники). Оно было основано в XVIII веке беглым солдатом Евфимием, окончательно сформулировавшим беспоповское учение об антихристе, который якобы правит миром со времен церковного раскола.

Евфимий учил, что «апокалипсический зверь есть царская власть, икона его — власть гражданская, дело его — власть духовная». Всякое сношение с государством — смертный грех, поэтому истинный христианин должен отречься от всего «казенного» и «житейского» (от семейной жизни, денег, документов и пр.), постоянно странствовать и скрываться, избегая порочной связи с антихристовым миром.

Простонародный страх перед антихристом — «Тришкой» живо изображен Тургеневым в рассказе «Бежин луг» (1851). Мальчик Илюша объясняет своим товарищам: «Тришка — эвто будет такой человек удивительный, который придет; а придет он, когда наступят последние времена… Ну, и будет ходить этот Тришка по селам да по городам; и будет этот Тришка, лукавый человек, соблазнять народ хрестиянский… Ну, а сделать ему нельзя будет ничего… Уж такой он будет удивительный, лукавый человек».

Центром согласия бегунов было село Сопелки в пятнадцати верстах от Ярославля, где в потаенных скитах, устроенных «христолюбцами», находили приют сотни староверов, странствовавших по свету с самодельными паспортами «граждан Небесного Иерусалима» в поисках Беловодья — баснословной страны, где царят правда и справедливость, где процветает «старая вера».

Более полувека скитники благополучно скрывались от властей, пока в 1850 году их случайно не обнаружили чиновники, присланные в Ярославскую губернию для поиска и поимки разбойников.

Началось следствие, создалась особая комиссия, членом которой был славянофил Иван Сергеевич Аксаков, поддерживавший с Тургеневым дружеские отношения и переписку. Он-то и заинтересовал писателя историей старообрядчества, сообщал различные сведения о «расколе». Известный литературовед Николай Леонтьевич Бродский в исследовании «И.С.Тургенев и русские сектанты» предположил, что образ странника Касьяна создан под впечатлением от рассказов Аксакова.

Крестьянин Касьян, «карлик лет пятидесяти», кажется автору, заезжему охотнику, «странным»: у него «странный взгляд», «странный язык», «странное выражение лица». Кучер Ерофей называет Касьяна «юродивцем», человеком «чудным», «удивительным» и «несообразным».

Ерофей рассказывает барину, что Касьян «отбился от работы», «стал дома жить, да и дома-то не усиживался: такой беспокойный, — уж точно блоха… Вот он так с тех пор все и болтается, что овца беспредельная».

Нелюдимость и недоверие изобличают в Касьяне скрытника. О себе он говорит неохотно. Вопрос «Чем ты промышляешь?» вызывает у мужика беспокойство: «Живу, как Господь велит, а чтобы, то есть, промышлять — нет, ничем не промышляю». На вопрос «Родни у тебя нет?» он отвечает, замявшись: «Есть… да… так…»

Беспоповцы-бегуны вели безбрачную, бездетную жизнь, отказываясь от семьи. Поэтому девочку Аннушку, чье «красивое личико поразительно сходно с лицом самого Касьяна, хотя Касьян красавцем не был», несомненную свою дочь, крестьянин «с притворной небрежностью» называет сродственницей, хотя обман очевиден даже Ерофею.

К деньгам Касьян относится настороженно, ведь по учению бегунов на них наложена «печать антихриста». В первый раз мужик не принимает плату за помощь: «Не надо мне твоей платы». Но потом все-таки берет: «Я выехал, оставив Касьяну немного денег, которые он сперва было не принял, но потом, подумав и подержав их на ладони, положил за пазуху».

Говорит крестьянин удивительно складно: «Его речь звучала не мужичьей речью: так не говорят простолюдины, и краснобаи так не говорят. Этот язык, обдуманно-торжественный и странный… Я не слыхал ничего подобного». Касьян признается, что разумеет грамоте, которой учит и Аннушку. Сам же он навык книжной премудрости от «добрых людей». А Ерофей замечает, что мужик «поет, однако, хорошо».