Царь не поверил отговорке и воспринял отказ как оскорбление. Топая ногами, «тишайший» государь в гневе кричал: «Возгордилась!» С той поры он возненавидел боярыню и искал случая покарать ее за «гордыню», а заодно и присоединить к казне огромное состояние Морозовых. От недоброжелателей боярыни царь узнал, что она придерживается старообрядчества, и это послужило поводом для опалы.
В начале Рождественского поста 1671 года стало ясно, что Морозову арестуют. Государь сам говорил об этом со своими приближенными, среди которых был кравчий, князь Петр Семенович Урусов, муж Евдокии — младшей сестры боярыни. Вечером 15 ноября, за ужином, Урусов рассказал о готовящемся аресте свояченицы и разрешил жене навестить сестру, повидаться в последний раз. Евдокия допоздна задержалась в доме Морозовой и осталась у нее ночевать. А дома княгиню ждали дети: три дочки и сынок, любезный свет-Васенька.
Глубокой ночью раздался стук в ворота, крики и лай собак. За Морозовой приехали. Боярыня пробудилась в испуге, но Евдокия ободрила ее: «Матушка-сестрица, дерзай! Не бойся — с нами Христос!» Сестры помолились и испросили друг у друга благословения свидетельствовать истину. Феодора спрятала Урусову в чулане, а сама вновь легла на пуховик под иконами.
Тут в опочивальню без стука и приглашения вошел в сопровождении дьяков и стрельцов Иоаким, архимандрит Чудова монастыря, будущий всероссийский патриарх. Архимандрит объявил, что прибыл от самого царя, и заставил Феодору встать для допроса.
Начался обыск — и в чулане нашли княгиню. Иоаким стал допрашивать Феодору: «Как ты крестишься и как молитву творишь?» Она сложила двуперстное крестное знамение и показала ему. Так же поступила и Евдокия, бывшая, как и сестра, старообрядкой и духовной дочерью протопопа Аввакума. Этого было достаточно.
С усмешкой Иоаким обратился к боярыне: «Не умела ты жить в покорении, но утвердилась в своем прекословии, посему постигло тебя царское повеление, чтобы изгнать тебя из дома твоего. Полно тебе жить на высоте, сойди вниз! Встав, иди отсюда!» Но Морозова не повиновалась приказу архимандрита, и ее силой вынесли из опочивальни. Сестер заковали в ножные кандалы и заперли в подвале, а боярским холопам велели крепко стеречь свою госпожу.
Через два дня с сестер сняли цепи и насильно повели в Кремль, в Чудов монастырь на допрос к митрополиту Павлу Крутицкому и архимандриту Иоакиму. На допросе Феодора держалась мужественно, ее не смущали ни слова о покорности царю, ни призывы вспомнить о сыне и домашнем хозяйстве.
На все возражения церковных иерархов она отвечала: «Все вы еретики, власти, от первого и до последнего! Разделите между собою глаголы мои!» Также твердо держалась и княгиня Урусова. Сестер вновь заковали и отправили на двор Морозовой.
На следующий день к узницам приехал думный дьяк и привез тяжелые цепи с ошейниками, которыми заменили легкие кандалы. Феодора целовала новые вериги и радостно восклицала: «Слава Тебе, Господи, что сподобил меня узы апостола Павла возложить на себя!»
Потом сестер разлучили: княгиню Урусову отвели под крепкий начал в Алексеевский монастырь, а боярыню Морозову посадили на дровни и повезли в тюрьму, на бывшее подворье Псково-Печерского монастыря.
Ее везли через Кремль, мимо царских теремов. Думая, что государь из своих покоев смотрит на ее позор, Феодора под звон цепей осеняла себя крестным знамением и простирала к царским окнам десницу с двуперстием. Этот момент изобразил на знаменитой картине живописец В.И. Суриков (1848–1916).
Именно по картине «Боярыня Морозова» (1887), хранящейся в Третьяковской Галерее, старообрядческая мученица известна всему миру. Заснеженная улица старой Москвы, толпа расступается перед дровнями, на которых сидит закованная в цепи немолодая женщина в черном. «Художник остановился на изображении момента увоза Морозовой на допрос, после которого она не возвратится и умрет в ссылке и заточении. Весь сложный строй чувств и переживаний, в котором раскрываются мысли и чувства народа, сложная реакция его на изображенное здесь событие составляют суть содержания» [65] Гольдштейн С.Н. В.И. Суриков: 1848–1916. М., 1941. С. 36.
.
Сам художник вспоминал: «Раз ворону на снегу увидел. Сидит ворона на снегу и крыло одно отставила, черным пятном на снегу сидит. Так вот этого пятна я много лет забыть не мог. Потом боярыню Морозову написал».
Безусловно, ярчайшее впечатление от картины — лицо Морозовой. Суриков никак не мог найти его: «Я на картине сперва толпу нарисовал, а ее после. И как ни напишу ее лицо — толпа бьет. Очень трудно ее лицо было найти. Ведь сколько времени я его искал. Все лицо мелко было. В толпе терялось». После долгих поисков художник, наконец, увидел лицо одной уральской староверки, приехавшей в Москву: «Я с нее написал этюд в садике, в два часа. И как вставил ее в картину — она всех победила».
Читать дальше