Александр Мень - История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 5. Вестники Царства Божия. Библейские пророки от Амоса до Реставрации (7-4 вв. до н. э.)

Тут проявляется еще одна их отличительная особенность. Великие реформаторы «осевого времени», каждый по-своему, боролись с традиционными верованиями. Многие из них подвергались преследованиям и даже кончали жизнь мучениками. И все же, какими бы смелыми и радикальными ни были их доктрины, они оставались под известным обаянием народных верований. Традиция и обычаи нередко давили на них тяжким бременем, внося путаницу в их философские системы и соблазны в религиозную жизнь. Так, Будда, отрицавший существование индивидуальной души, вынужден был принять общеиндийское учение о перевоплощении; Сократ, исповедовавший веру в единого Бога, приносил жертвы гражданским божествам; Конфуций, при всем своем скептицизме в отношении к духам, сохранил их культ. Все эти люди, с мышлением смелым и независимым, подчас проявляли неожиданную робость перед лицом национальных воззрений. Выступая против них, философы, поэты и преобразователи чаще всего ограничивались завуалированными выпадами или намеками. Решительным движением сбросить тысячелетний груз образованному греку не хватало духа: он слишком любил прекрасную старину; в религии индийцев укоренилась склонность к безграничному синкретизму: они всегда более предпочитали добавлять новых богов к пантеону, чем отвергать старых; пророки же совершают уникальную религиозную революцию, безжалостно низвергая народных кумиров. Они никогда не делают культа из «отечественной старины» как таковой. Упорному тяготению израильтян к язычеству они противопоставляют веру в Единого, магическому пониманию богослужения религию духа, национальной узости универсализм. Истинным для них является лишь то, что звучит в Откровении Сущего и выдерживает проверку в свете Его заповедей.

Но при всем этом ни один пророк не считал себя основателем совершенно новой религии, как бы возникающей на развалинах национальных суеверий. Они недвусмысленно объявили себя продолжателями религиозного дела, начатого задолго до них. И действительно, не будет преувеличением сказать, что все основные черты израильского профетизма содержались уже в проповеди Моисея. Десять Заповедей суть исповедание этического монотеизма, который нашел высочайшее выражение у пророков. «Песнь Исхода» говорит о Боге-Избавителе и Властителе истории, и эта же мысль становится ведущей в профетизме. Вера в Царство Божие тесно связана с Обетованием, которое вдохновляло Моисея, когда он выводил Израиль из Египта [ 10].

Однако религиозное учение Моисея оказалось не в силах победить грубый натурализм и крестьянские суеверия. Нужна была какая-то духовная трансформация, какой-то взрыв, для того, чтобы семя, брошенное с Синая, дало всходы в Палестине. И этот взрыв произошел с появлением пророка Амоса, которым начинается наш рассказ.

Современный человек, говоря о библейском пророке, невольно представляет себе личность легендарную, едва различимую в узорной ткани сказаний, принадлежащую к почти мифическим временам. А между тем образы пророков, в сравнении с фигурами других религиозных реформаторов, почти свободны от фольклорных драпировок; источники, содержащиеся в Св. Писании, представляют собой свидетельства высокой исторической достоверности. В то время как о Пифагоре или Будде мы знаем по сравнительно поздним преданиям, о Конфуции или Сократе — по воспоминаниям учеников, пророки оставили нам свои, собственные творения, которые не только раскрывают содержание их проповеди, но и позволяют заглянуть в тайники их души, почувствовать биение их сердца.

И вообще пророки-писатели принадлежат той эпохе израильской истории, когда легенды уже не так легко складывались: Если Моисей и Илия окружены еще сверхчеловеческим ореолом, то, начиная с Амоса, сведения Библии о пророках почти полностью лишаются элементов легендарности. Мы видим на страницах Писания их подлинные человеческие лики.

Поражает многогранность этих удивительных людей. Они — пламенные народные трибуны, заставляющие толпу замирать в молчании; они — смелые борцы, бросающие обвинение сильным мира сего; в то же время они предстают перед нами как лирические поэты, как натуры чуткие, легко ранимые и страдающие. С одной стороны, они любят поражать воображение масс странными жестами и словами, их легко принять за безумцев или пьяных, но с другой стороны — это мыслители с широким горизонтом, мастера слова, хорошо знакомые с литературой, верованиями, обычаями и политикой своего времени.