Наталья Херман - Мистер Джон Слэн

– А ты после поймёшь, что написать. Вот что сама решишь, то и напишешь.

И ещё раз повисла тишина.

– Ты согласна? – спросил он без какой-либо иронии.

– Согласна, – обречённо ответила я, не зная, как уже отвязаться от этого сновидения.

– Вот и хорошо! – вмиг потеплевшим голосом сказал Джон Слэн. – Ты, самое главное, меня не бойся, успокойся, расслабься и считай, что это сон, в котором тебе совершенно нечего бояться.

Я кивнула головой. Только сон не заканчивался даже от данного обещания. Никто никуда не пропадал.

– А зачем тебе миллион? – задал вопрос Джон Слэн.

И в этот момент как будто что-то произошло, точно слова сами вырвались наружу. В них – горечь разочарований, тщетность попыток и собственные мечты. На душе становилось теплее. Я совершенно не боялась Джона Слэна. Мне даже нравились его молчаливое присутствие и внимательный взгляд. Он слушал меня не перебивая, и казалось, что каждое моё слово он воспринимал, как нечто важное.

– Значит, дом? – переспросил он ещё более мягко.

– Да, – ответила я, представляя картинку, увиденную в Интернете.

– И ты готова учиться?

– Готова, – откликнулась я, прекрасно понимая, что никто и никогда не сможет научить меня, как заработать миллион.

– Тогда не будем терять времени, – сказал он и попросил закрыть глаза.

Голос Джона Слэна тёк ручьём, он мягко уносил меня в странное путешествие по собственному сну.

– Самое главное, что ты должна запомнить – всё, что происходит с тобой, является сном. Это твои грёзы, фантазии, иллюзии. Тебе ничто не угрожает, плыви в своём сне, как плывёшь по течению самой тёплой и дружелюбной реки. Ты можешь представлять и делать всё, что придумается, можешь в этих снах совершать невероятные, волшебные вещи. Попробуй стать маленькой девочкой, искренне верящей в чудеса, которые обязательно с ней происходят.

Голос звучал всё тише и тише. Мне уже начало казаться, что я засыпаю в собственном сне. Но неожиданно интонации Джона Слэна изменились: в них зазвучали нотки серьёзности и лёгкого напряжения.

– Представь, что ты заработала миллион, – внезапно раздались его слова.

Как-то резко и остро прозвучали они для меня. Беспокойно и тревожно стало на душе.

– Я не могу этого представить, – сказала я Джону Слэну с некой толикой разочарования и обиды.

– А ты попробуй, – старался подзадорить меня он.

– Не могу, – попытки представить этот образ были тщетны. – Какой должен быть образ у миллиона? – недоумевала я.

– А ты представь, что построила дом. На этот самый миллион. А может, и не на этот самый. Вообрази, что ты стала богата и успешна, у тебя есть твой собственный дом, о котором сегодня мечтала. Именно такой, который ты хочешь.

Это показалось мне намного легче. Дом сам как будто напрашивался в мои мечты. Он стоял перед глазами, такой величественный, красивый, надёжный. Я смотрела на него с дороги и мне хотелось к нему бежать. Мчаться, чтобы быстрее почувствовать его уют и чувство защищённости. Я торопливо шла по мощённой плиткой дорожке, а голос Джона Слэна, казалось, задавал ненужные и неуместные вопросы. Мне не хотелось на них отвечать, казалось, что у меня нет времени даже на то, чтобы обстоятельно рассмотреть свою мечту издалека. И вот моя рука коснулась замка калитки.

– Ты устроишь мне экскурсию по своему дому? – задал вопрос Джон Слэн, совершенно не обращая внимания на мою торопливость.

– Конечно, – ответила я, открыв двери, и почему-то вдруг притормозила, как будто ударилась грудью о неожиданное препятствие. О какую-то невидимую стену.

– Смелее, вперёд! – подбадривал Джон Слэн.

И я, набравшись решимости, шагнула во двор…

На меня навалилось чувство необъятной тоски, усталости, безграничного одиночества и душевной боли. Казалось, моя душа плакала безостановочно, не оставив мне сил даже просто существовать в этом мире.

– Я хочу увидеть твою творческую мастерскую, – мягко попросил Джон Слэн. – Ты можешь мне её показать?

– Могу, – уже как-то без энтузиазма ответила я.

И я сделала ещё несколько трудных шагов в сторону дома. Скрипнула дверь. Этот скрип эхом отозвался в пустующем доме. Тишина. Такая давящая тишина. И так горько осознавать, что никогда в этом доме не раздастся звонкий детский смех. Никогда в этом доме не зазвучат родные голоса. Всё то, что мне было так дорого, уже покинуло этот мир. Они ушли, оставив меня в одиночестве дожидаться своего часа. И я живу с этой болью, похоже, целую вечность. Слёзы уже давно не катятся по щекам, всё покрылось коркой и испепелилось от боли.