Ирина Млодик: Карточный дом. Психотерапевтическая помощь клиентам с пограничными расстройствами

Или, к примеру, близкий, оказавшийся в заключении. Большинство семей начнут плавно или совсем неизящно избегать обозначения факта того, что важный для ребенка человек совершил проступок, и теперь оказался в заключении, где отбывает заслуженное наказание. Слова, обозначающие полуправду или искажающие факты: «мама уехала на какое-то время», «папа работает в другом городе» и прочие объяснения должны, по мнению семьи, прекратить детские вопросы. Но даже если дети прекращают задавать вопросы вслух, они все равно существуют в психике ребенка. А почему мама не попрощалась со мной? А почему папа не приезжает повидать меня? И так далее: не просто вопросы задаются, но и ответы как-то сами собой складываются. Например: «я такой, что меня можно бросить», «все близкие люди могут внезапно пропасть из моей жизни», «мои близкие взрослые мне что-то недоговаривают, скрывают», «у всех детей всегда мамы рядом, а моя не со мной, значит, я чем-то очень виноват или плох» и так далее.

Отрицание каких-то важных для ребенка фактов (а для него все факты, касающиеся его близких, важные) создает напряжение в его психике: так или иначе, все его реакции, модели поведения и защиты могут начать выстраиваться вокруг этого невнятного, непроясненного события. Непроявленное не может быть завершенным. Незавершенное фиксирует на себе. Создает фантазии, выстраивает когнитивные или эмоциональные конструкции, призванные как-то объяснить, что происходит, прийти к какому-то решению, а в случае детской психики – желательно непротиворечивому решению, потому что перерабатывать и принимать противоречия пока не получается.

Честно описанное, сказанное, создает внятное отношение к этому. На знание, каким бы печальным или неприятным оно ни было, можно опереться. Если сказать ребенку: «Твоя мама больна, и поэтому она не может заботиться о тебе так, как ей бы хотелось», – это грустная правда, но на нее можно опереться. Мама больна: это означает, что не я плохой, а маме нужно лечение. Это не избавит ребенка от всех сложных и неприятных чувств: от тревоги, беспокойства за маму, от одиночества и дефицита тепла. Но он будет знать причины, и сможет переживать все это адекватно событию. То есть его чувства будут соответствовать тому, что происходит, и направлены они будут на того, с кем это связано.

Взрослые сами сначала ставят трагическое клеймо на любое выделяющееся из социально одобряемых событие, а потом начинают этого стыдиться и скрывать, создавая завесу тумана, мутности, тайны. Причем уже в самом процессе трагедизации происходит подмена.

Алкоголизм не видится причиной того, что мужчина не справляется с жизнью и вынужден прибегать к компенсациям, а семья, находясь в созависимой позиции по отношению к этому непризнанному событию, укрепляет его способ «не справляться». Они будут говорить: «вот ведь, с мужиком не повезло!», «у него нет силы воли», «опустился», «не может взять себя в руки». Как будто виноват алкоголь, сам мужчина, а не та жизнь, видимо, тяжелая, стрессовая или пустая, которой живет отец семейства.

Многие жены говорят: «Какой он замечательный, когда не пьет!», им бы хотелось оставить его «замечательность», готовность все делать и всем служить, но убрать его желание выпить. А тот факт, что выпивка – это часто расплата за жизнь, в которой служишь всем, выполняешь роль хорошего мальчика и дома, и на работе, подавляешь свое мужское и человеческое естество, естественную агрессию, но потом почему-то очень хочется выпить, чтобы расслабиться, «усыпить внутренних родителей, призывающих к хорошему поведению», – об этом жены часто не хотят знать. У их супруга, в их семье нет алкоголизма, у них есть безвольный никудышный муж и отец, которого все ругают и стыдятся.

У «никудышного» тогда только один выход – стать «хорошим», что он и старается делать после того, как протрезвеет, но именно это потом и заставляет его пить снова. Потому что «стать хорошим» – это остаться в детской позиции служения, в ней невозможно повзрослеть, взяться за свою жизнь и построить ее такой, какою хочется жить. Если почувствовать возможность сделать это, тогда отпадет и необходимость создавать себе особую реальность с помощью алкоголя, реальность, в которой все перестают напрягаться и все друг друга «уважают».

В семье с отрицанием не может быть душевных болезней, вот бронхи болеть могут, суставы, почки тоже, но психика, душа – никогда. Это почему-то стыдно. Про свои больные почки иные люди могут рассказывать на каждом углу, но признать, что дома живет душевнобольная мать, невозможно. Пусть лучше внуки возьмут на себя весь ее садистический запал по воспитанию. Вместо слабой, нуждающейся в медикаментозном лечении старушки, получаем садистку-бабушку-бывшего педагога, напуганных, не справляющихся с ней родителей, и детей с покалеченной психикой.