Жак Андре - 100 слов психоанализа

«У мальчика предпочтение руки во время мастурбации указывает на то, насколько значительный вклад позже внесет в мужскую сексуальность влечение к власти» (Фрейд). Рука на пенисе, рука на половом органе предвосхищает ситуацию владения объектом, контроля над ним. В рамках человеческой сексуальности удерживается то, что осталось от мускулов, что-то от вида и его баланса сил, которые сопротивлялись бы инфантильному и полиморфному изобретению сексуальной жизни, то, что меняет объекты, выбор, цели, позиции… Стать хозяином и властелином природы, в первую очередь обладателем женщины! Сама природа создает обстоятельства, позволяющие мужчине обратиться к своему виду, когда кастрация *и тревога угрожают ему. С момента, когда он читает в глазах своей партнерши жгучее желание, объектом которого является он сам, Шарль всегда приходил в нерешительность: «Было бы намного легче, если время от времени она бы говорила: «О, нет! О, нет!».

«Мы пьем, не чувствуя жажды, и занимаемся любовью, когда нам угодно, только это, мадам, отличает нас от других животных» (Бомарше). Правда в том, что влечение сохранило неудержимую силу инстинкта, но все остальные определения влечения касаются именно того, чем влечение отличается от инстинкта. Инстинкт является характеристикой врожденного поведения, обусловленного генетически, общего для определенного вида, как, например, инстинкт медоносных пчел или перелетных птиц. Осталось ли еще у человека хоть что-то инстинктивное? Может быть, голод в ситуациях крайней нищеты, потому, что в остальном… возбуждение рафинированного гурмана, отказ от еды больного анорексией *, а также ненасытность больного булимией указывают не на инстинктивные проявления, а на неудачные попытки адаптации к ситуации нужды. Приступ булимии, его необузданность, насильственность – яркая иллюстрация того, что происходит с влечением, когда речь идет не о потребности в еде, а о заполнении пустоты, именно пустоты тела *, которое фантазм *и тревога *сделали похожим на бочку Данаид.

Все начинается с сексуального инстинкта. Кроме специфического эндокринного состояния, благоприятного для репродуктивности, являющегося фертильным периодом после овуляции, течки, мы не замечаем у самок млекопитающих никакой сексуальной активности. У всех, за исключением одной… – людской. Женщина и мужчина занимаются любовью в любой период, и не всегда вдвоем. Человеческая сексуальность потеряла не только компас, ориентирующий ее на воспроизведение, в поисках удовольствия она заразилась стремлением к получению удовольствия от любого действия, начиная с потребления еды и утоления жажды. Влечение дублирует инстинкт только для того, чтобы использовать его не по назначению. Инстинктивная потребность всегда «знает», что именно необходимо человеку в данный момент, в то время как «что-то из природы влечения, наоборот, противится полному удовлетворению» (Фрейд). Всегда не хватает, никогда не заканчивается. Никакие другие биологические тела не демонстрируют столько безумия. Требуется вмешательство фантазма *с условием, чтобы его не перепутали с простой фантазией. Фантазм как вросший ноготь; он вдавлен в плоть, трепещущую при одном упоминании о нем.

Чего желает тот, кто не хочет излечиться, кто не хочет меняться, кто навязчиво повторяет свои травмы только ради самого их повторения, кто разрушает то, что было только что построено с таким непомерным трудом, кто больше не получает никакого удовольствия ни от чего, даже от разрушения и страдания, кто остается равнодушным к отчаянию человека, оказавшегося неспособным ему помочь? Чего желает тот, для кого цель – ничто?

Ненависть *, агрессивность, разрушающий гнев как нельзя лучше пристраиваются к функции удовольствия, даже если человек этого не ощущает. Перечисленные аффекты обладают особенной способностью, разрушать преимущественно другого, выводить смерть наружу, тогда как влечение к смерти является, по сути, влечением к собственной смерти . Оно становится черной стороной нарциссизма *, когда безмерная любовь к себе переворачивается обратной стороной, оно появляется, когда любовь к себе съеживается до полного исчезновения. Похоже, лишь подъем психической жизни, становится тогда главным противником влечения к смерти. Не идет ли речь о последнем слове Эроса? От Кьеркегора до Беккета философы и писатели сумели создать эстетику отчаяния; яркий пример – роман Бальзака «Шагреневая кожа» … Именно эту книгу выбрал Фрейд, пожелав иметь ее при себе в последние минуты жизни: «Это именно то, что мне было надобно, книга, которая „говорит“, съеживаясь до тех пор, пока не исчезает полностью».