Зигмунд Фрейд - Психопатология обыденной жизни

Развитая здесь точка зрения, усматривающая в тягостных воспоминаниях особую склонность подвергаться мотивированному забвению, заслуживала бы применения ко многим областям, в которых она в настоящее время еще не нашла себе признания, или, если и нашла, то в слишком недостаточной степени. Так, мне кажется, что она все еще недостаточно подчеркивается при оценке показаний свидетелей на суде, причем приведению свидетеля к присяге явно приписывается чересчур большое очищающее влияние на игру психических сил. Всеми признаётся, что при изучении традиций и исторических сказаний из жизни народов приходится считаться с подобным мотивом, стремящимся вытравить воспоминание обо всем том, что тягостно для национального чувства. Быть может, при более тщательном наблюдении была бы установлена полная аналогия между тем, как складываются народные традиции, и тем, как образуются воспоминания детства у отдельного индивида.

«Мы выбираем не случайно друг друга… Мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании»

Совершенно так же, как при забывании имен, может наблюдаться ошибочное припоминание и при забывании впечатлений. И в тех случаях, когда оно принимается на веру, оно носит название обмана памяти. Патологические случаи обмана памяти (при паранойе [86]он играет даже роль основополагающего момента в образовании бредовых представлений) породили обширную литературу, в которой я, однако, нигде не нахожу указаний на мотивировку этого явления. Так как и эта тема относится к психологии невроза, то она выходит за пределы рассмотрения в данной связи. Зато я приведу случившийся со мной самим своеобразный пример обмана памяти, на котором можно с достаточной ясностью видеть, как этот феномен мотивируется бессознательным вытесненным материалом и как он сочетается с этим последним.

В то время, когда я писал последние главы моей книги о толковании снов, я жил на даче, не имея доступа к библиотекам и справочным изданиям, и был вынужден, в расчете на позднейшее исправление, вносить в рукопись всякого рода указания и цитаты по памяти. В главе о снах наяву мне вспоминалась чудесная фигура бедного бухгалтера из «Набоба» Альфонса Доде [87]в лице которого поэт, вероятно, хотел изобразить свои собственные мечтания. Мне казалось, что я отчетливо помню одну из тех фантазий, какие вынашивал этот человек (я назвал его господин Jocelyn), гуляя по улицам Парижа, и начал ее воспроизводить по памяти: как господин Jocelyn смело бросается на улице навстречу понесшей лошади и останавливает ее; дверцы отворяются, из экипажа выходит высокопоставленная особа, жмет господину Jocelyn ’у руку и говорит ему: «Вы мой спаситель, я обязана вам жизнью. Что я могу для вас сделать?» Я утешал себя тем, что ту или иную неточность в передаче этой фантазии не трудно будет исправить дома, имея книгу под рукой. Но когда я перелистал «Набоба» с тем, чтобы выправить это уже готовое к печати место моей рукописи, я, к величайшему своему стыду и смущению, не нашел там ничего похожего на такого рода мечты господина Jocelyn ’а, да и звали бедного бухгалтера совершенно иначе: господин Joyeuse. Эта вторая ошибка дала мне скоро ключ к выяснению моего обмана памяти. Joyeuse – это женский род от слова joyeux (радостный). Именно так я должен был бы перевести на французский язык свое собственное имя Freud. Откуда, стало быть, могла взяться фантазия, которую я смутно вспомнил и приписал Доде? Это могло быть лишь мое же произведение, сон наяву, который мне привиделся, но не дошел до моего сознания; или же дошел когда-то, но затем был основательно позабыт.

Может быть, я видел его даже в Париже, где не раз бродил по улицам одинокий, полный стремлений, весьма нуждаясь в помощнике и покровителе, пока меня не принял в свой круг доктор Шарко, в доме которого я затем неоднократно видел автора «Набоба». Досадно в этой истории то, что вряд ли есть еще другой круг представлений, к которому я относился бы столь же враждебно, как к представлениям о протекции. То, что приходится в этой области видеть у нас на родине, отбивает всякую охоту к этому. С моим характером вообще плохо вяжется положение протеже; я всегда ощущал в нем необычайно много склонности к тому, чтобы «самому быть дельным человеком». И как раз я должен был получить напоминание подобного рода в (никогда, впрочем, не сбывшихся) снах наяву! Кроме того, этот случай дает хороший пример того, как сдерживаемое (при паранойе оно победно пробивается наружу) отношение к своему Я мешает нам и запутывает нас в объективном познании вещей.