Фёдор Крашенинников: По тонкому льду

Современные США, конечно, не пуританская страна, и не стоит питать по этому поводу особых иллюзий. Но закваска этого упрямого и деятельного нонконформизма, веры в то, что человек обязан быть честным, принципиальным и твердо стоять на своем, даже вопреки государству и обществу, – она жива. Более того, в борьбе за правое дело американский герой не только может, но и должен браться за оружие – даже если направлять его приходится против представителей все того же государства, впавшего в какое-то помутнение и возомнившего себя святыней.

В каждом Рэмбо, в каждом «Крепком орешке», в каждом Нео, Хане Соло и набившем оскомину «честном полицейском, у которого убили напарника» жива эта духовная закваска, и она вновь и вновь транслируется обществу.

У нас такой закваски нет. Единственная свежая и оставившая след попытка внедрить в русское сознание героя-одиночку, борющегося за универсальную правду, была предпринята Алексеем Балабановым, снявшим культовый в некоторых кругах фильм «Брат-2». Но персонаж получился совершенно синтетическим, а развитие получила не тенденция деятельно утверждать, что «сила в правде», а гораздо более одиозное «ты мне еще за Севастополь ответишь, гад»: в решительный момент герой-одиночка становится не агентом вселенской справедливости, а агентом имперского реванша.

Оппозиция бесконечно разыгрывает западную историю о том, как герой противостоит системе, раскрывает всем глаза на злодеяние власти, а возмущенные несправедливостью люди, прочитав доклад о войне и коррупции или посмотрев сюжет, выходят на улицу – бороться за правду и свободу. Неизбежное следствие такой стратегии – постоянное недоумение, почему же озвучивание громоподобной правды отнюдь не ввергает власть в ужас, а люди вовсе не выходят на улицы в возмущении.

Сторонники же власти, нарядившись в византийские бармы, лапти, ватники и сталинские френчи, украсившись георгиевскими ленточками, то молятся, то матерятся, искренне не понимая, как вообще можно критиковать власть и что плохого в том, что первое лицо государства врет, когда это выгодно, а у сына генпрокурора дети миллиардеры. В их мире ругающий власть вовсе не герой, но опасный смутьян, а высокий уровень жизни верного слуги государя – такая же естественная его привилегия, как ездить с мигалкой или курить дорогие сигареты. «Ну не в „хрущевке“ же им жить!», – констатируют обитатели хрущевок и пожимают плечами.

Русская правда – совсем не такая, как американская. Она архаичнее и страшнее. Монополия на определение того, что есть истина в нашем сознании, возложена вовсе не на суд, и не на Библию, и не на какие-то демократические институции, а на власть в ее самом примитивном виде – то есть на тех немногих людей, кто обладает рычагами воздействия на жизнь и личную свободу всех остальных, безотносительно того, кто они такие и откуда там взялись.

Правда – это не то, что вытекает из представленных вниманию жюри присяжных логически связанных доказательств, а то, что сегодня говорит власть. И чтобы уличить власть в неправде, надо самим стать властью – иначе никак.

Власть же – это нечто, простите за затертое слово, сакральное. И понимается она вовсе не как что-то преходящее, временное и получаемое «снизу», от народа. Власть в России, в понимании правящих постсоветских элит и постсоветского же населения, это что-то похожее на «мандат Неба» в китайской философии – безусловное право властвовать, которое даруется сверхъестественным способом и так же утрачивается. Потому что она, как учат русский народ церковь и политруки, «от Бога».

Когда нынешняя власть утратит свой «мандат Неба», то есть станет очевидно слабой, неспособной сопротивляться упадку и разложению, – вот тогда обвинения и разоблачения будут всеми охотно и полностью признаны как истина, даже без чтения докладов и просмотра сюжетов. А если теоретическая новая власть приласкает попов и политруков, то они и ее немедля провозгласят богоданной и сакральной. Хотя, конечно, это была бы величайшая ошибка и заявка на продолжение бега по замкнутому кругу.

Николай Второй вмиг утратил все, отрекшись от власти, и все, что было истиной при нем, немедленно стало ложью, а все обвинения и разоблачения, бывшие до тех пор уделом небольшой группы оппозиционно настроенной общественности, стали вдруг правдой для целой страны. Горбачев, обнаружив слабость и неспособность преодолеть упадок и разложение, в несколько месяцев стал никем, а вместе с ним ложью стало все то, что было святыней и истиной 70 лет. Такова наша страна и такова наша правда – страшная, архаичная, стихийная и неуправляемая.