Что ж, мы вполне можем констатировать, что это «как только» уже началось.
* * *
Думанье думанью рознь. Сказать эрудированному, информационно подкованному субъекту, что он, прощу прощения, не умеет думать – значит пойти на открытый конфликт. Он оскорбится, потому что думает, что он думает – у него есть мысли, представления, определенные знания. Но такими же, по существу, нейрорефлекторными дугами могут похвастаться и собаки, и макаки, и даже аплизии, а тем более Caenorhabditis elegans. Но еще страшнее, что все это также знают Яндекс, Google и Википедия. Вот почему в информационную эпоху исключительную ценность обретает не просто знание как таковое, а умение с ним работать – работать своей интеллектуальной функцией.
Интеллектуальная функция относительно неисчерпаема, возобновляема, но предельно дефицитна – и чем дальше в информационный лес, тем, к сожалению, развесистее будет эта клюква. Данный ресурс принадлежит к числу предельно неразведанных – существующие измерители интеллекта совершенно не работают (по крайней мере, их прогностическая ценность уверенно стремится к нулю), технологии развития и стимулирования интеллекта пока никак себя не оправдали, а исследования в области коннектомики и искусственного интеллекта, даже с учетом самых смелых оценок, в отношении собственно интеллектуальной функции категорически ничего не обещают.
Полагаю, наша цивилизация стоит перед самым радикальным в ее истории вызовом – сможем ли мы в принципе сохранить интеллектуальную функцию в информационную эпоху? Сохранится ли, так сказать, мысль в обществе знаний? Ответ неочевиден, но понятно, что если мы не справимся – все наши хваленые знания превратятся в глиняные черепки, а колосс инфосферы обрушится с металлическим звоном.
Есть у меня подозрение, что за этот текст я сильно получу от Александра Глебовича Невзорова по голове. В отношении предыдущей статьи он примирительно сдержался, сказав, мол, «вот не понимаю я, Курпатыч, что ты полез в эти home-ские игры?!». А тут ведь может и не стерпеть. Анализируя человеческий род в исторической перспективе (со всеми его абсурдными верованиями, самовозвышающими обманами, жестокостью, глупостью и исключительно человеческой бесчеловечностью), он был бы, наверное, и рад, да не может позволить себе необходимого для подобной авантюры оптимизма. Но и мои размышления о будущности интеллектуальной функции, надо признать, тоже не от наивной веры в человечество – его «разум», «силу» и «дух», а, скорее, от осознания некой неизбежности.
Проще говоря, это для меня личный вопрос – мне самому бы хотелось прожить жизнь в мире, где еще ощущается работа интеллектуальной функции. Когда, например, мы общаемся с Александром Глебовичем (я, впрочем, в основном только слушаю), я живьем наблюдаю за работой интеллектуальной функции – и это замечательное чувство, лучшее из всех, наибольшее из удовольствий. Сам Александр Глебович, скорее всего, феномен «интеллектуальной функции» будет отрицать, резонно возвращая нас к тому факту, что от мозга кроманьонца, которым мы обладаем, не следует ожидать слишком многого. Но я и не жду, это просто такой мой осознанный и сознательный гедонизм. А еще это ресурс, в эмпирической эффективности которого я совершенно не сомневаюсь.
февраль, 2015 год
Вячеслав Корнев
Способы думать о мире других
(философское послесловие)
Вопрос «что происходит на самом деле?» – роковой для человека думающего – имеет множество расшифровок. Его можно интерпретировать в рамках методологии мышления как вопрос о границах наших познавательных иллюзий. Каждый живущий надежно защищен от суровой «пустыни реальности» простыми и сложными фантазматическими экранами, ментальными конструктами, алгоритмами фонового и автоматического мышления – интеллектуальной функции без оригинальной мысли, без творческих открытий, фактически и без субъекта. Необходимость с боем прорываться к грозным и неприступным вещам внешнего мира – это драматургический нерв, казалось бы, кабинетной методологической работы. Используя популярную метафору, можно свести вопрос к рецептуре «красной пилюли истины» или ударной дозы гносеологического «отрезвина» (из романа Станислава Лема «Футурологический конгресс»). По принятии этого сильнодействующего средства привычный мир начинает сначала слегка плыть, как прогретый асфальтом воздух, а затем и вовсе растворяется, обнажая пугающе незнакомую и неуютную территорию – территорию, для которой нет готовой карты.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу