Александр Иванушкин - Русский взгляд на русские вещи

Т о есть народ, как кровная (генетическая) общность, обретая «историческое прошлое» (становясь активным субъектом и объектом политики) обрастает «не кровными родственниками» по «вторичным признакам», что превращает его в «нацию».

Проще, в современном школьном смысле «нация» – это «народы» собравшиеся для «политики» в одно «государство» (ставшие одним «народом»). Какая прелесть. «Нацизм», как «расовая чистота», отсюда, есть инструмент разрушения «нации». Но нам нужен ответ, что за дикая «уникальность» не позволяет нам развалиться карточным домиком под аплодисменты «прогрессивного человечества»?

Теория не учитывающая семантической разницы между «Peoples, nation» и «народ» всегда описывает иллюзии. Кровная общность (народ), что сохраняет в своем языке этимологию большинства «расхожих понятий» – просто естественный держатель смыслов происходящего. И он генерирует вокруг себя «нацию» самым натуральным и доступным способом – принимает в семью (в свой род).

Родственника, что разрушает со зла или по недоумию собственный род наказывают, но не перестают любить. Ваше дитя может увлечься самыми идиотскими и самоубийственными иллюзиями, но вы не откажете ему в крове и пище. Ни один этнос вошедший в наш род не исчез с лица земли, не потерял свой язык и культуру. Все наши «не кровные» и «кровные» знают позвоночником – на уровне, что не описывается школьными учебниками, мы одна неубиваемая, упрямая жизнь.

«Не кровные» не русские русские отдавая жизнь служению России служат и своему этносу наилучшим, из возможных, образом. А российский от российского порой отличается больше, чем китаец от француза (мировоззренчески), но тем не менее оба – одно большое «мы». «Мы» не как «политико-экономическая целесообразность», а как «ветки одного древа» – родственники.

Отсюда, малая управляемость масс экономическими стрессами. Вот станете вы отпиливать себе ногу только потому, что пересели с полноценного питания на картошку с луком? Типа, чтоб больше калорий другим частям тела досталось. Или потеряв регулярный заработок выгоните сына из дома? Типа, чтоб сохранить привычный уровень наполненности холодильника.

Отсюда, академическая школа, что досталась нам из социализма, по крайней мере все в ней, что касается «нации», очень поверхностно описывает реальность. На сколько я понимаю, наука призвана осмыслять происходящее, а не генерировать натужные иллюзии для обобщения необобщаемого под текущий соц. заказ. Теория-иллюзия источник прогнозов-сусаниных.

По факту, есть русский народ, как род способный не отделять (эмоционально) личное в семье от общего в государстве. По факту, эта «особенность» пленительна для всех соседей нашего рода, способных стать носителями того же. По факту, вошедшие в наш род «не кровные» родственники обретают только эту «особенность», не теряя ничего из «особенностей» собственных.

Но и перечисленные факты, есть следствие «исходной уникальности», которую можно назвать «способность любить вопреки». Эта способность источник «нечеловеческого терпения» народа, что не пробиваем ни экономическими, ни «уничижающими гордость населения» манипуляциями. Эта же способность источник «безумного героизма» народа в непрерывных русских войнах. Невозможно урезонить воина «непреодолимыми обстоятельствами», когда он любит (часто враг не в состоянии даже предположить наличие в мире того, ради чего русский отдает свою жизнь).

Глубина вопроса любви уходит от «научного» осмысления, но встреча этноса со Христом и полное, безоговорочное принятие православия русской массой именно как «теории практической любви соединяющей с Богом» – закономерная неизбежность. Даже советские идеологи богоборчества не додумались до «крещения Руси огнем и мечем». Сия ложь из новейшего времени – отчаянная попытка удержать вдали от Христа тех, кто Христа и так не знает. Остальная антиправославная (да и антирусская) пропаганда сейчас, по сути, попытка доказать бездомным, что зимой в лесу теплее (в доме вас заставят разуться!).

Итог всего вышесказанного – наличие народа, что живет сквозь века «не индустриальные», «индустриальные» и «постиндустриальные», наличие народа, что меняет государственное устроение как перчатки и все равно остается самим собой (сохраняет «способность любить вопреки») требует отдельного осмысления. Ничего здесь не причесать под надуманное «общечеловеческое». Самое тонкое место нашей науки, это страсть к «неправомочным обобщениям». Что, конечно, вопрос кадровый.