Александр Махнач - Жизнеспособность человека и семьи. Социально-психологическая парадигма

М. Блёйер также показывает жизнеспособность ребенка в контексте семьи, несмотря на отсутствие социальных, внутрисемейных условий для этого. Его известный эксперимент, в ходе которого он изучал 184 человека (от их детского возраста и до 40 лет) с родителями-шизофрениками и описал их функционирование в разных условиях: семьи, общения со сверстниками, родными (Bleuer, 1978). Многие из этих детей получили с теоретической точки зрения, почти все, что следует отнести к наиболее неблагоприятному влиянию семьи. Будучи рожденными и воспитанными родителями-шизофрениками, эти дети имели соответствующий генетический фон. Сомнительный генетический фон был не единственным неблагоприятным фактором, с которым они должны были жить и/или существовать. Хотя у большинства детей было то, что можно назвать частично «нормальными» условиями жизни в семье, некоторые из них жили в крайне неблагоприятной окружающей среде. Несмотря на описанные выше неблагоприятные факторы, большинство детей продемонстрировало способность жить «нормальной» или «почти нормальной» жизнью. Только чуть менее 10 % из этой выборки получили диагноз «шизофрения» во взрослом возрасте. Продемонстрированная большинством этих детей жизнеспособность имеет несомненный теоретический интерес. Многие выросшие участники этого лонгитюда сообщили М. Блёйеру о том, что их семьи помогли им стать теми, кем они стали (Harrow, 1976).

Наблюдения М. Блёйера и подобные эксперименты Н. Гармези являются, пожалуй, одними из первых лонгитюдными исследованиями, в ходе которых была показана взаимосвязь социальных и семейных условий и рисков, с одной стороны, и жизнеспособности отдельных членов семьи – с другой. В своих работах М. Блёйер, будучи врачом-психиатром, отходит от медицинской модели дефицитарности, делает несвойственный для того времени и существующих традиций в профессиональном сообществе акцент на ресурсах семьи и индивидуальных ресурсах (так их не называя), дающих человеку возможность изменить свою жизнь, несмотря на неблагоприятные условия. Он предлагает своим пациентам не следовать предписанному сценарию – стать больными, такими же, как их родители, а по логике парадокса – искать ресурсы в семье, в общении со сверстниками, родными, т. е. стать активными субъектами изменений своей жизни. Эти ресурсы он рассматривает как условие, помогающее ребенку устоять, развиваться и «отскочить», не разрушив себя. Это качество Н. Гармези и Э. Дж. Энтони назовут сначала неуязвимостью ребенка, а потом – жизнеспособностью. Значительно позже появится теоретическое основание для современных исследований жизнеспособности, базирующихся на теории компетентности в отношениях (L’Abate, 1994) на эмоциональном, когнитивном и социальном уровнях. Компетентность меняется в зависимости от культурального контекста, гендера и изменений, происходящих на протяжении жизненных циклов человека и семьи (Gianesini, 2013).

Первая волна исследований была связана с определением черт жизнеспособного человека посредством феноменологического определения условий и защитных факторов, способствующих развитию ребенка (Richardson, 2002). На этом этапе исследований жизнеспособности некоторые защитные факторы были описаны как внешние. M. Раттер в 1979 г., а позже Н. Гармези с соавт. в 1984 г. описали три уровня защитных факторов – индивид, семья и сообщество (школа, сверстники и т. п.) (Garmezy et al., 1984; Rutter, 1979). Большое количество более поздних исследований в 1980-е годы были нацелены на изучение защитных факторов на этих трех уровнях, что способствовало развитию теоретических оснований жизнеспособности. Концептуализация понятия жизнеспособности происходила с пониманием того, что защитными являются факторы, формирующие компетентность родителей и в связи с этим – компетентность детей.

Во времена второй волны изучения жизнеспособности проводилось в лонгитюдных экспериментах:

– Э. Вернер и ее сотрудников на о. Кауаи, Гавайские острова в 1950–1980 гг. (Werner, 1993);

– Д. Фергюссона, Дж. Хорвуда и сотр. (Fergusson, Horwood, 1986; и др.) в проекте в г. Крайстчёрч, Новая Зеландия (Christchurch Health and Development Study, 1977 – по настоящее время);

– в Рочестерском проекте научным коллективом, возглавляемом Э. Коуэном (Rochester Child Resilience Project (RCRP); Cowen et al., 1990, 1997);

– Л. А. Сроуфа с соавт. (The Minnesota study of risk and adaptation from birth to adulthood, 1975 – по настоящее время).

Последнее из перечисленных выше исследований, начатое в Миннеаполисе, штат Миннесота (США), известное как лонгитюдное Миннесотское исследование риска и адаптации от рождения до взрослости начиналось с оценки характеристик матерей, семейных условий и обстоятельств, родительских ожиданий в дородовой период матерей, которые были набраны для исследования в городских кварталах с преимущественно бедными жителями. В дальнейшем оценка родителей, детей и наблюдение за их взаимодействием проводились после рождении (на 1–3 день), в 3, в 6 и 12 месяцев (по два раза). Впоследствии оценка осуществлялась каждые 6 месяцев до 2,5 года ребенка, далее ежегодно до 3-го класса школы, затем три раза между 9 и 13 годами и в возрасте 16, 17,5, 19, 23, 26 и 28 лет. В начале взрослой жизни и почти до 30 лет у участников проекта оценивали их адаптацию и жизнеспособность. В исследовании применялись разные методы: интервью, наблюдение, тестирование (бланковые, рисуночные тесты), оценка экспертов, причем начиная с 16 и 17,5 лет тесты заполняли только молодые люди, а в 23 года к эксперименту были подключены партнеры респондентов. Матерям на всех этапах эксперимента предъявлялась шкала неблагоприятных событий и проводилась оценка патологической симптоматики, а начиная с подросткового возраста детей, они также заполняли тест на стрессогенные, неблагоприятные события. У подростков с 17,5 лет оценивались признаки патологии (Sroufe, 1997; Sroufe et al., 2005).