Действительно, такая осанка и порок надменности случайно имеют общий источник. Он происходит из сознания разумной душою превосходства своего над всеми другими предметами низшего порядка, и раз его оценивают с должной справедливостью, оно располагает человека к чувству величия. Но случается, что она, т. е. душа, переступает меру уважения к самой себе, и впадает в извращенное и необузданное пристрастие к пальме первенства, почестям, почитанию; именно в этих вожделениях и состоит надменность, служащая для человечества источником множества других нелепых и крайне гнусных заблуждений. То же самое сознание благородства души является причиною того, что человек принимает вертикальное положение, но при известном недостатке в темпераменте и чувства меры замечается излишек тех побуждений, под влиянием которых человек усвоил эту привычку, и мы видим, что некоторые персоны держатся уж чересчур прямо и склонны высоко поднимать голову. Действительно, природа, распределяя свои дары, пожелала, чтобы растения (не имеющие ни чувства, ни движения и лишенные тех свойств, какими обладает наша душа) были обращены ногами к небу, а головою погружены в землю (sic?). Животным она присвоила положение, более или менее отличающееся от только что упомянутого, смотря по степени их совершенства: она устроила так, что более презренные и низкие из них совсем не имеют ног и ползают по земле; другим, более совершенным она дала ноги и подняла их голову на более или менее значительное расстояние от земли. А так как человек есть творение более совершенное, чем все животные, и так как он имеет небесную сущность, то природе угодно было, чтобы его голова была обращена к небу; она сняла с него часть земной тяжести, которая заставляет других животных ходить согнутыми и которая могла бы, пожалуй, сделать его неспособным к деятельности и к выполнению предприятий духовных; наконец, она одарила его превосходным темпераментом, отвечающим строю мировых элементов. В самой природе земля, по своему свойству сухая, находится под водою, представляющею собою элемент холодный; воздух же, который влажен по своему естеству, располагается ниже огня, представляющего элемент горячий. Подобно этому относительно сложения человека природа распорядилась так, чтобы холодное было выше сухого, а горячее господствовало над влажным. От преобладания горячего элемента, служащего причиной движения, направленного вверх, зависит и то, что тело у человека вертикально и возвышенно.
Конечно, тут не мало примешано каббалистики и астрологии, но сама сущность описания почерпнута из чистых источников природы.
Никеций дает нам две хорошо нарисованные картинки:
НАРУЖНОСТЬ НАДМЕННОГО ЧЕЛОВЕКА. Брови изогнуты дугою и часто приподнимающиеся; рот большой; веки сильно открыты, грудь широкая; туловище выпрямленное: походка медленная; шея прямая; плечи подвижные; глаза блестящие, большие и быстрые.
НАРУЖНОСТЬ СКРОМНОГО ЧЕЛОВЕКА. Глаза влажные, не слишком открытые, легко смыкающиеся: щеки ограниченного размера, покрытые румянцем стыдливости; движения умеренные: речь медленная; туловище сгорбленное, уши умеренно красные, но главным образом скромность должна усматриваться в глазах и на челе [75].
Гирарделли, толковый и умелый наблюдатель, – если только дело не касается женщин, – долго останавливается над разъяснением вопроса, почему под влиянием надменности приподнимаются брови. Он держится мнения Плиния, по которому надменность бывает сосредоточена в бровях: возникает надменность в ином месте, но здесь ее седалище; она зарождается в сердце, здесь же проявляется и «выражается», и даже: «Во всем теле нет ничего выше и резче бровей (nihil altius et abruptius)». To, что Плиний различает под словами nihil altius, – Джиованни Боннфачио передает так, что поднятые брови – признак надменности.
Почему, однако, поднятые вверх брови считаются признаком надменности? Теолог утверждает, что superbia est appetitus celsitudinis perversae voluntarius (гордость есть произвольное стремление к мнимому величию), и что поэтому надменность обнаруживается поднятием бровей выше их обыкновенного положения.
Порок надменности состоит в желании быть предметом удивления и в склонности преувеличивать свои достоинства, во внушении необузданной и развращенной воли. Поэты, изображая гнев и надменность, также упоминают о дугообразных и приподнятых бровях, как о присущем им признаке и выражении. Данте, например, в XXXIV песне своего Ада говорит о портрете Люцифера следующее:
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу