Паоло Мантегацца - Физиогномика и выражение чувств

В этих немногих страничках моей книжки вы, спустившись из возвышенной и ясной области прекрасного идеала на простую дорожку практики, найдете много советов, как сохранять естественную красоту или создавать новую, найдете орудие, чтобы защитить себя от ложной красоты косметики, увлекающей ваше тщеславие и вредящей вашему здоровью.

Я отвергаю красоту, которая вредит здоровью, и не желаю красоты, которая бы шла в разрез с трудом и нравственностью.

Кто ищет красоту на четвертой странице газет или в магазинах парфюмеров, тот подобен человеку, ищущему алмазы в навозной куче или добродетель в тюрьмах.

Ищите прежде всего красоту там, где она находится, и примите во внимание, что, высказывая это, я не желаю прятаться за игрою слов.

Если вам двадцать лет, то не старайтесь иметь красоты, свойственной тридцатилетнему возрасту, а когда вам будет сорок лет, то не выходите из себя, чтобы быть красивым, как в тридцать. Каждый возраст имеет свою красоту, как и свой тип; никакой талант не сумеет создать красоты вне естественного типа. Вы можете подделывать векселя, лицемерить, открыть храм поддельными ключами, но не забывайте, что все это доставляет позор.

Как прекрасен набросок из роз и лилий, называемый ребенком! В невинной улыбке, в розовой заре не взошедшего еще солнца, скрывается будущее, которое никто не может толковать, но которое носит надпись – человек – Человеческое X, которое улыбается и движется, которое уже любит, но еще не ненавидит! Сколько красоты!

А разве подрастающее дитя не красиво? Солнце разума не блещет еще своим огненным диском на горизонте, но первые, ранние лучи его уже позолотили вершины далеких гор; и восход светила с душевным трепетом ожидается со дня на день.

Пока еще этот человек – подросток лепечет языком невинности; он уже коварен, но не зол; в нем кроется целый вихрь движений; он исполнен теплоты, веселья и беззаботности. Это – утренняя заря, которая скоро станет днем. Сколько прелести!

А разве юноша не Бог красоты? Разве он не Аполлон на человеческом Олимпе? На нем виднеются еще следы утренней росы, но полуденное солнце уже согрело его и пропитало теплым ароматом жизненного сада. Разве он не живая гармония силы и гибкости, могущества и грации; разве он не поражает блеском мысли и сиянием любви? Разве он не обладает молниями Юпитера и обворожительными формами Аполлона? Разве он не самое прекрасное существо в мире?

И можно ли сказать, что взрослый мужчина не красив? Ясное спокойствие уверенной силы, гордость, достоинство, смелость, неустрашимость и грация, ставшая силой, – разве все это не пестрые красоты лета человеческой жизни?

Разве, наконец, старость здорового человека не исполнена различных красот? Разве мало прелести заключается в спокойной усталости без страдания, в жалостливой нежности взгляда, в серебристой красоте бороды и волос и во всем этом олимпийском величии длинной жизни, полной борьбы и труда?

Нет, здоровый человек не бывает некрасивым ни в каком возрасте своей жизни. Некрасиво только, если мальчик корчит из себя юношу, если юноша напяливает на себя тогу зрелого возраста; и что действительно вызывает отвращение, то это человек, весь превращающийся в живую ложь, в поддельный вексель, в фарс, вызывающий слезы.

Как прекрасна пальма, умеющая из скудных песков пустыни извлечь столько соков для своих плодов и отвечающая на жгучую тропическую жару своими длинными листьями, всегда зеленеющими вечной молодостью; но как смешны те пальмовые отростки, которые в оранжереях Норвегии рвутся вон из своей крепости из терракоты!

Как прекрасна сосна, возвышающая свою почтенную главу, покрытую серебристым снегом, на альпийском граните! Согревая ноги в бархатном мхе, она сохраняет вечную зелень своих сучьев в июльскую жару и январский мороз. Но как смешна сосна в Норвегии, растущая в теплице.

Италия кичится своим именем, более длинным, чем ее ствол.

О, человеческие пальмы, оставьте снег сосне! О человеческие ели, оставьте сладкие финики пальмам! Пусть каждая красота имеет свое место; пусть каждая красота будет истинной.

Ни один человек, посмотрев на себя впервые в зеркало, не остается доволен тем, каким создала его природа: то он желал бы быть более смуглым, то более бледным; то желал бы укоротить немного нос или сузить немного рот. Я уже не говорю о тех страшных страданиях, который причиняет нам зеркало, когда извещает нас о появлении морщины на лице или седых волос на голове, или о потере нежности и гибкости кожи; это те ужасные удары в набат, которые уведомляют нас о быстро бегущем времени, похищающем у нас ежедневно какую-нибудь красоту и какую-нибудь иллюзию.