Евгения Карлин - Яд и мед материнской любви. Путь к изменениям непростых отношений между матерью и дочерью

Даже если вы не видели свою мать с рождения, у вас все равно есть с ней отношения. Отсутствующая мать также влияет на ребенка, на его жизнь и судьбу, предоставляя ему разбираться с фактом своего отсутствия. Мой опыт работы психологом говорит о том, что даже в случае наличия замещающей материнской фигуры, например, случаи, когда девочку воспитывала бабушка, тетушка или другая родственница, отсутствие реальной матери и ее любви является значимой эмоциональной потерей. Даже если девочка окружена любовью других людей, в разные периоды жизни отсутствие матери вызывает сложные переживания, особенно в обществе, где материнское участие в воспитании воспринимается как обязательное. Подобный случая я описываю ниже в истории Катерины.

Когда Кате было три, ее мама ушла от Катиного отца к другому мужчине, покинув город. Девочка осталась в отцовской семье на попечении бабушки, которая и раньше много времени проводила с единственной внучкой. Бабушка была внимательная и заботливая по отношению к Кате с самого ее рождения, но враждебна по отношению к «матери-кукушке» (так она ее и называла). Катин папа второй раз не женился. Спустя несколько лет после развода он сменил профессию и стал уходить в длительные рейсы. В семье появилось больше денег, но общение с отцом практически сошло на нет.

Катина мама в ее жизни больше не появлялась, и вскоре девочка стала забывать, как она выглядела и как звучал ее голос. Голос не помнила, а вот стук ее каблуков об асфальт память удерживала. Одно из немногих воспоминаний: вид стройных ножек в изящных туфлях, идущих впереди по сухому тротуару. Фотографий матери не сохранилось (видимо, бабушка или отец уничтожили их, но об этом Катя никогда не спрашивала, а потому не могла утверждать). Казалось бы, о ком скучать, но Катя тосковала. Особенно остро тоска по матери проявилась, когда девочка пошла в школу. Многих учениц отводили и забирали из школы именно мамы, они заплетали им косы-колоски, помогали с поделками. У Кати тоже были прекрасные поделки и две тугие косички, заплетенные бабушкой, но ее не покидало ощущение подделки и того, что она сама «какая-то второсортная». А в начале второго класса произошло ужасное. Учительница решила провести урок, посвященный профессиям. «Ну, ребята, кем работают ваши мамы?» – спросила она. Катя замерла на своей парте, вопрос пульсировал в висках, и она в оцепенении следила за тем, как один за другим отвечают ее одноклассники и очередь подступает к ней. Могла ли учительница не знать о ситуации в Катиной семье? Могла ли она не придавать значения тому, что у кого-то из учеников нет мамы? Катя не знала ответа и не знает до сих пор. На том уроке очередь до нее так и не дошла. Но страх и стыд перед собственным ответом и правдой жизни, что мать оставила ее, на долгие годы поселились в душе. С тех пор Катя стала жить в постоянном напряжении, предвосхищая возможность, что кто-то спросит ее о маме, и с ощущением собственной ущербности (раз она не нужна родной матери). Она стала замкнутой и неразговорчивой.

Здесь правомерно заметить, что до трех лет Катя жила вместе с мамой, а потому мама была фигурой привязанности, и соответственно ее уход мог являться для девочки травмой привязанности. Однако и в случае, когда ребенок с самого рождения отлучен от матери и передан в опеку другому человеку, ее отсутствие также оказывает влияние. Характер такого влияния не биологический (во всяком случае, не первостепенно биологический), но психологический. Личная история, ее символизм и смыслы влияют на то, как человек, даже совсем маленький, ощущает себя, что чувствует и какой жизненный сценарий формирует. Подобный взгляд, в частности, отражен в книге Каролин Эльячефф «Затаенная боль» (2011) – дневнике психоаналитика, к которому можно подойти скептически и недоверчиво, а можно – с любопытством.

В сотрудничестве со Службой социальной помощи Эльячефф работала психоаналитиком с детьми до трех лет, включая младенцев, которых на сеанс психоанализа приносила нянечка. Младенец, естественно, не способен рассказать о себе с помощью речи, но предположительно он говорит о себе и своих чувствах с помощью симптомов (в широком понимании этого слова): от физических симптомов болезни до самых разнообразных паттернов поведения – плача, сбоев дыхания, физических нарушений, неясных навязчивых движений. Во всяком случае, детские психоаналитики придерживаются именно такого взгляда – через «симптомы» выражается большее, чем биологические процессы, а именно – символическая деятельность ребенка [23] Эльячефф, 2011. .