Джесси Беринг - Я, ты, он, она и другие извращенцы. Об инстинктах, которых мы стыдимся

Так, в XVI веке североамериканские колонии восприняли британскую норму, определяющую “возраст согласия” в десять лет, и эта норма оставалась законодательно закреплена в тридцати семи штатах до второй половины XIX века. Среди других штатов, существовавших в 80-х годах XIX века, лишь в девяти было принято решение повысить этот возраст до двенадцати лет. (В Делавэре возраст снизили до уму непостижимых семи лет.) Лишь к концу XIX века “возраст согласия” подняли до шестнадцати лет почти по всей стране. Инициаторы этой реформы изначально желали определить наступление совершеннолетия в восемнадцатый день рождения, и им по большей части удалось это к 1920 году. Некоторые члены феминистского движения даже надеялись повысить его до двадцати одного года, что совпадало с возрастом, когда женщины могли наследовать имущество [63].

В Европе законодательство также менялось. В эпоху Просвещения во Франции и за ее пределами приобрели популярность идеи Жан-Жака Руссо. Его взгляд на ребенка как на “чистый лист” сохранился вплоть до наполеоновских времен, придя на смену отношению к детям как к маленьким взрослым. Под влиянием Руссо люди стали воспринимать ребенка как чистое создание, подверженное отрицательному либо положительному влиянию. Руссо заложил основы возрастной психологии, и в его время начали разделять детей по возрасту в ходе обучения. Теперь считалось, что психика детей и подростков качественно отличается от психики взрослых и что она поочередно проходит этапы эмоционального и когнитивного развития. (То есть развитие заключается не просто в накапливании фактов, а в том, что сам способ обработки информации и восприятия мира со временем претерпевает изменения.) Тем не менее сексуальное развитие детей и их готовность к сексуальным связям даже на пике этого радикального Просвещения рассматривалось как отдельная тема. В этот период “возраст согласия” во Франции составлял лишь одиннадцать лет и был повышен до тринадцати только в 1863 году.

К концу XIX века другие европейские государства, например Португалия, Швейцария, Испания и Дания, также установили барьер на уровне тринадцати лет. Сейчас Испания осталась единственной европейской страной, сохранившей этот “возраст согласия”. Большинство других государств увеличили его до четырнадцати, пятнадцати или шестнадцати лет. После Промышленной революции детская проституция вынудила Англию и Уэльс поднять “возраст согласия” на Британских островах до тринадцати-шестнадцати лет, что отозвалось и в Америке.

В 20-х годах XX века в Чили “возраст согласия” составлял двадцать лет, сейчас – шестнадцать. Сто лет назад в Италии “возрастом согласия” были шестнадцать лет, сейчас – четырнадцать. Если проанализировать современные данные, складывается впечатление, что перед нами таблица случайных чисел от 13 до 21 (а это широкий диапазон): тринадцать – в Аргентине, восемнадцать – в Турции, шестнадцать – в Канаде, двенадцать – в Мексике, двадцать – в Тунисе, шестнадцать – в Западной Австралии, пятнадцать – в Швеции, и так далее. Историк Стивен Робертсон отметил, что “сейчас, более восьми столетий спустя после появления первого писаного закона о ‘возрасте согласия’, единственной константой остается отсутствие логики”. Это напоминает сравнение двух противоречащих друг другу религий. Из наблюдения Робертсона можно сделать два вывода: либо в некоторых обществах установлен единственно верный “возраст согласия”, а все остальные заблуждаются, либо каждое общество определяет “возраст согласия”, исходя из собственных представлений о человеческой сексуальности и взглядов на психическое развитие. Объективный анализ противоречащих друг другу религий заставит нас признать, что нет доказательств в пользу первой версии. И, значит, мы имеем дело со второй.

В контексте нашего несколько провокационного обсуждения важно помнить о различии моральной логики, когда мы рассматриваем поступок как нечто гораздо более вредоносное, нежели мысль. Даже когда речь об “истинных педофилах” (тех, кто испытывает влечение к детям , а не подросткам), мысли, сколько неприятными они бы нам ни казались, не могут насиловать, растлевать, избивать. Не покидая сознания, такие желания не причиняют вреда детям: вред возникает лишь тогда, когда мысли воплощаются в поступки. Но есть еще один важный критерий парафилии, указанный в пятом пересмотре “Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам”: дистресс ( см. главу 4 ). Так что вне зависимости от того, причиняет ли парафилия вред окружающим, она может вредить самому несчастному парафилу. Голоса, которые слышит шизофреник, могут вызывать у него дистресс вне зависимости от того, отвечает ли он вслух на эти галлюцинации. Если целый день некто провоцирует тебя или говорит гадости, жить очень непросто. Точно так же жизнь с парафилией может быть сущим адом, даже если она крепко заперта в черепной коробке. Парафилия – это видение мира через своеобразную сексуальную призму, и эту призму невозможно исправить или разбить, по крайней мере, не прибегая к лоботомии. Девиантные желания парафила гораздо тяжелее поддаются лечению, чем голоса, изводящие шизофреника. (А уж если вы шизофреник с парафилией, я могу лишь надеяться, что есть Бог, который пощадит вашу измученную душу.)