Елена Рисберг - Бизнес-ведьмы. О внутренней силе, мудрости и смелости выбирать свою тропу

Во второй раз Адаму выдали женщину, сотворенную из его же ребра. Упс – с ней тоже не задалось. Она снова оказалась непокорной. Любопытство сгубило Еву, Адама и райскую жизнь. Когда явился разгневанный Бог, Адам ткнул пальцем в Еву и сказал, что он тут ни при чем: когда ему дали яблоко, оно уже было надкушено. Женщина стала воплощением греха, носителем зла, состоящей в связях с демоническими силами, существом вторичным по отношению к мужчине на две тысячи лет. Женскому началу оставили два одобряемых проявления – непорочная дева и мать. А все промежуточное между девством и материнством, в том числе процесс перехода из одного состояния в другое, провалилось в зону запретов. Процесс перехода зарегламентировали миссионерской позой, дай бог памяти, в восемнадцатом веке.

Мы с вами играем в игру, которой две тысячи лет. И не всегда понимаем правила: непорочная дева и великая мать – две любимые забавы хороших девочек. Они старательно пытаются преуспеть в том или другом, силясь быть неприступной цитаделью, демонстрируя безупречность своей работы или добиваясь, чтобы ее дети стали лучшими на свете. А плохие девочки шастают по «смежным территориям» под прикрытием Лилит, позволяя себе то, что хорошим запрещено, и тревожа мужские умы непристойностями в иных желанных женских ипостасях.

Чтобы мужчины не беспокоились лишний раз, нам тысячи лет предлагали носить платки и длинные одежды. Показать щиколотку во времена Пушкина было серьезным заявлением о намерениях и намеком о нарушении регламента в миссионерской позе. Показать колено всего сто лет назад значило окончательно испортить себе репутацию. Колени демонстрировали балеринки и проститутки – плюс-минус одно и то же. Но вы думаете времена не возвращаются? Как бы не так. В семидесятых годах XX века в Тегеране носили юбки, непозволительной для нынешнего офисного дресс-кода длины, а дикторы на телевидении не закрывали руки и шеи. Прошло всего сорок лет. Теперь обязательный для всех женщин Ирана дресс-код – чадра и хиджаб.

О чем это говорит?

О том, что мы не знаем, каким станет наш мир через 20–30 лет. Может быть, нас снова заставят покрыть головы, опустить глаза – совсем иначе, но пока непонятно как. Тот, в чьих руках окажутся власть, оружие и деньги, установит новые правила и поведенческие нормы. Сегодня норма – ходить в кино, триста лет назад – ходить на казни, завтра будет что-то еще. Нормы устанавливают сильные. Слабые их исполняют. Изменившийся мир вполне может вернуться в одно из предыдущих состояний или перевернуться в новорожденное иное. Шансы примерно равны. В средние века на кострах инквизиции горели ведьмы, в середине прошлого века фашистская Германия понесла на костры книги. Кто знает, когда и по какому поводу запылают новые костры.

Примерно пять тысяч лет мужской мир и мужской склад ума главенствовал и назначал женщине место в мире. Она не могла быть свободной и вольнодумной. Но тектонические плиты сдвинулись, все пришли в замешательство – однозначность ориентиров потеряна. Между непорочностью и материнством образовалось пространство. У женщин появились собственные деньги, и вдруг оказалось, что в постиндустриальном обществе они могут все то же, что и мужчины. А кое-что даже и лучше. Начали размываться прежние гендерные роли: мужчина – кормилец, женщина – хранительница очага. Растерялись все: и мужчины, и женщины. Женское предназначение – кухня, церковь, дети – оказалось оспорено женщинами. Необходимость брать на себя ответственность за свою жизнь сегодня тоже женщинами оспорена: мы хотим равных прав и не равной ответственности. Пусть мужчина возьмет на себя ответственность за все, а я ни за что, или за то, что мне нравится и не мешает. Мы пришли туда, куда раньше были вхожи только мужчины: в самостоятельность, карьеру, бизнес, финансовый успех. Мы конкурировали с мужчинами и не провалили этот конкурс. Мужчины сдали позиции. Социум разделился и схватился в битве, где на одной стороне – требования запретить аборты, покрыть головы и вернуться к покорности судьбе и мужу, на другой – призыв «пересесть с иглы мужского одобрения на мужское лицо», на третьей – успешный успех, и где-то посередине – живые женщины, попробовавшие одно, другое, третье, и сказавшие себе: «Я не знаю, кто я и куда иду».

В памяти социума нет образа множества женщин, играющих мужские роли, как нет модели брака с самодостаточной женщиной и модели взаимодействия равного мужчины с равной женщиной. Это новая для социума игра. Ее правила пишутся на наших глазах в течение последних 2–3 десятилетий, тестируются, отменяются и пишутся заново.