Роберт Диленшнайдер - Как мы принимаем решения

Этот случай раскрывает другой ключевой аспект успешного принятия решений – отношение к ответственности. В случае Лютера он не хотел делать то, что от него ожидалось, но боялся последствий признания этого. Я почти уверен, что Господь пришёл к нему на помощь и дал ему оправдание, в котором он нуждался [33]. Позвольте в данном случае предложить не повторять способ принятия решений молодого Лютера. Однако давайте признаем, что, принимая решения, мы все прибегали к удобным оправданиям.

Лютер пришёл в монастырь в 1505 году. Здесь он принял свою определяющую миссию – найти Бога и следовать за ним путями, выходящими за рамки знаний, полученных им в детстве.

Времена до 1517 года (когда появились «Девяносто пять тезисов») зачастую были тяжёлыми, наполненными учёбой, дискуссиями и молитвами, а также постами, дисциплиной и множеством других непростых практик и занятий – иногда в уединении изолированного монастыря, иногда в компании своих товарищей-августинцев, а иногда в переполненных классах. Но он преуспевал. Одним из его многочисленных непредвиденных достижений было то, что он стал популярным и уважаемым профессором, которому начальство приказало получить докторскую степень.

После юношеского периода страха и до конца жизни Лютера привлекала учёба, а также дебаты, дискуссии и оживлённый обмен мнениями. Инакомыслие не беспокоило его. Похоже, ему был присущ баланс между интроверсией и экстраверсией: он научился обращаться за советами и давать их.

Монашеская жизнь не должна быть лёгкой, и путь к познанию Бога и следованию воле Божьей – развитию зрелой совести – тоже не был лёгким. Я приведу один пример его чрезвычайной скрупулёзности в исповедании грехов.

Как и многие христиане, Мартин Лютер придерживался убеждённости в том, что люди продажны и всегда грешны. Они заслуживают наказания. Подобная вера акцентирует внимание больше на гневе и мстительности (Ветхий Завет) и меньше на Божьем прощении и милосердии (Новый Завет). Больше на первородном грехе Адама и Евы и изгнании из Эдема (Ветхий Завет) и меньше на искуплении и торжестве распятия и воскрешения Иисуса (Новый Завет).

Учитывая его сконцентрированность на острой необходимости умилостивить Бога, Лютер был вынужден каяться в своих грехах снова и снова, целыми часами, всё более утомляя священников. Он перерывал себя в поисках малейших доказательств проступков и говорил об одних и тех же грехах. Будучи не в состоянии принять прощение или даже должным образом понести назначенное покаяние, он попадал в замкнутый круг.

Наконец, терпение и несколько подходящих слов его давнего исповедника, доктора Иоганна фон Штаупица, показали Лютеру более плодотворный путь.

Исповедник устал и воскликнул: «Человек, Бог не зол на тебя. Ты зол на Бога. Ты не знаешь, что Бог велит тебе надеяться?»

По мнению Лютера: «Если бы не доктор Штаупиц, я бы погряз в аду». Думаю, он начал анализировать реальные причины своего духовного гнева – скандальную практику индульгенций католической церкви. И «Девяносто пять тезисов» были его выражением надежды, к которой настоятельно призывал доктор Штаупиц.

Лютер мучительно переживал, что за свои грехи, даже прощённые на исповеди, он и все остальные люди будут наказаны и в этой жизни, и в следующей. И, переживая, он также боролся с реальностью «индульгенций».

Эта практика «поблажек», какой она по сути являлась, была создана церковью для смягчения наказания за грехи. Начавшись как безвредный способ поощрения молитв и благих дел, индульгенции буквально стали олицетворять ошеломляющую жадность, приводя к скандалам в церкви. Проще говоря, вы могли купить путь на небеса себе или кому-то другому, кто уже умер, а вы боитесь, что он страдает в Чистилище. В этом случае вы давали служителям церкви (вплоть до Папы и включая его самого) деньги, которые они использовали весьма непрозрачными способами, зачастую включающими личное обогащение. Истинная духовность таким образом подрывалась.

Духовная одержимость Лютера его собственной греховностью столкнулась с умственным дискомфортом и гневом, вызванным институтом индульгенций. Что-то должно измениться!

В итоге он сделал то, что сделал бы любой хороший учёный: решил сформулировать свои возражения в виде ряда тезисов, которые вынес на обсуждение во время дебатов и дискуссий. Разумеется, такая открытость (на ум приходит поговорка «Солнечный свет – лучшее дезинфицирующее средство») положила начало процессу искоренения ужасной практики индульгенций. Он надеялся, что, «увидев свет», церковь исправит свои ошибки.