Нурали Латыпов - Бигуди для извилин. Возьми от мозга все!

Соглашусь с Г. Альтовым, который отмечал великую роль фантастической литературы и традиционной мифологии в развитии творческого мышления. В 1988-м году мне и моему брату Нурахмеду довелось проводить Всесоюзный конкурс безумных идей. На телевидение приходили тысячи писем со всех концов тогда ещё единой страны. Среди них запомнилось послание от гражданина Славолюбова из Москвы. Оно моментально вызвало ассоциацию со сказкой «Дикие лебеди». Ведь, прочитав одну эту сказку и ничего не зная об истории крапивы, современный человек способен предложить вполне креативную идею: «Крапива — широко распространённое неприхотливое многолетнее растение. В древности его употребляли не только в пищу — супы и лепёшки, но и для изготовления ткани для одежды и упаковки. Крапива обладает целебными свойствами. Предлагаю создать целенаправленные плантации крапивы и использовать её в народном хозяйстве. Продукты продавать за рубеж — как экзотическую русскую пищу. Если в своё время отошли от использования крапивы из-за появления льняных и шёлковых [104]  Строго говоря, шёлк, в отличие от льна — не альтернатива крапиве. В основе льняного волокна, как и крапивного, лежит целлюлоза — природный полимер глюкозы. Из неё же строятся и другие растительные волокна — конопля, хлопок, джут, сизаль… А шёлковая нить строится из серицина — полимера белковой природы. Поэтому шёлк (как и шерсть, образуемая белком кератином) боится модных сейчас биологических добавок к стиральным порошкам. Все эти добавки — ферменты (то есть белки с каталитическими способностями), разрушающие белки: именно белковые примеси дают самые стойкие загрязнения. Особо активные ферменты разрушают даже синтетические полимеры, чьи звенья связаны по схемам, похожим на белковые: капрон, найлон… А растительные волокна к ним стойки: ферменты, разрушающие целлюлозу, в стиральные порошки не добавляют. тканей, то сейчас вырос спрос на экзотику, да и об отличительных целебных свойствах такой одежды ещё никто не задумывался…»

Согласно Крису Фриту, мозг, пользуясь ассоциативным обучением, составляет карту окружающего мира. «По сути дела, это карта ценностей. На этой карте отмечены объекты, обладающие высокой ценностью, сулящие награду, и объекты, обладающие низкой ценностью, сулящие наказание. Кроме того, на ней отмечены действия, обладающие высокой ценностью, которые сулят успех, и действия, обладающие низкой ценностью, сулящие неуспех.

Ассоциативное обучение совершенно необходимо нам для выживания. Оно встраивает нас в материальный мир и позволяет нам быстро и адекватно на него реагировать. Путем ассоциативного обучения мы приобретаем важные знания об этом мире. Но мы почти не осознаём этих знаний — наше сознание занято более возвышенными вещами. И обычно эти более возвышенные вещи суть наши собственные личные желания и стремления».

Впрочем, для научения творчеству полезна и литература, которую принято именовать реалистической — то есть заботящаяся о вписывании авторских фантазий в реальные контексты. Полезна не в последнюю очередь потому, что вдумчивый читатель может по ней научиться и собственные фантазии увязывать с жизнью. Хотя любим мы её не только за это.

Что ни говори, а едва ли не главное в литературе — увлекательность. Хотя её, конечно, каждый понимает по-своему. Кого-то захватывают тонкие намёки на средневековые обычаи в «Имени розы» Умберто Эко, а кому-то хватает и цитат из русской классики в романах Бориса Акунина. Кто-то заворожён приключениями мысли в романах английского учёного Чарлза Сноу, а кто-то души не чает в скаковых лошадях, на чьём фоне развиваются детективы бывшего жокея высшего класса Дика Фрэнсиса.

Кстати, не зря все приведенные примеры относятся к самому крупному из литературных жанров. Критик Рената Гальцева пишет: «Роман — это самая «читабельная» вещь, захватывающая вас своим течением (недаром же говорят, желая подчеркнуть увлекательность какого-либо текста, «читается как роман»). С момента рождения жанра, связанного, кстати, с обретением женщиной из среднего класса отдельной комнаты, где наедине с книгой, в тишине она могла погружаться душой в сладостные грёзы наяву, роман стал усладой и заменой жизни, — тем, что интереснее её самой. И какие бы трансформации он ни претерпевал, приобретая оттенки социально-политического, философского, биографического, исторического, фантастического повествования, роман всегда оставался экзистенциальным субститутом жизни, вовлекающим читателя в свою колею. Интеллектуальный роман Томаса Манна или религиозно-метафизический Достоевского так же увлекателен и жизненно насущен (для тех, кто is up to the mark [105]  Соответствует уровню (англ.). ), как и сентиментальный. Он заставляет трепетать, погружая в трагические бездны, уноситься в заоблачные высоты и в конце концов становиться искушённее и умудрённее».