Нурали Латыпов - Бигуди для извилин. Возьми от мозга все!

«До восьмидесятых годов нейрофизиологов учили, что после того, как мы достигаем возраста около шестнадцати лет, наступает зрелость мозга и рост его полностью прекращается. Если разрушатся волокна, связывающие какие-то нейроны, эти нейроны навсегда останутся разъединенными. Если потерять нейрон, он никогда не восстановится. Теперь мы знаем, что это не так. Наш мозг очень пластичен, особенно в молодости, и сохраняет свою пластичность на всю жизнь. Связи между нейронами постоянно возникают и разрушаются в ответ на перемены в окружающей среде. [146]  У певчих птиц участок мозга, задействованный при пении, разрастается на время сезона размножения, а затем снова уменьшается в размерах. При этом не только образуются новые связи между нейронами, но и новые нейроны возникают, а затем опять исчезают. — Примеч. авт.

Мышцы, которыми мы не пользуемся, постепенно усыхают, но наш мозг реагирует на неиспользуемые части тела иначе. Если у человека ампутирована рука, небольшой участок его мозга перестает получать какие-либо сигналы от нервных окончаний, находившихся в этой руке. Но нейроны этого участка не погибают. Они начинают использоваться для других целей. К этому участку непосредственно примыкает другой, который получает сигналы от нервных окончаний лица.

Наш мозг постоянно изучает окружающий мир. Ему постоянно приходится распознавать встречающиеся предметы, чтобы понять, стоит ли приближаться к ним или избегать их. Ему нужно учиться срывать плоды и не хватать рукой осу, чтобы она нас не ужалила. Более того, это обучение происходит без помощи учителя. Рядом с нами нет никого, кто мог бы всегда подсказать нам, правильно или нет то, что мы делаем». (Крис Фрит. «Мозг и душа»).

Почему так мало людей, способных производить новый интеллектуальный продукт? Неважно, о какой области творчества идёт речь — ведь жизнь непрестанно требует принятия решений, совершения поступков, выбора варианта действий. Может быть, потому что мало кто задумывается о необходимости выхода из наезженной колеи мышления. Решая только стандартные, однотипные задачи, мозг чувствует себя вполне комфортно (как тот самый Разжиревший Ум, о котором писал Кэрролл) — и так идут дни за днями.

Между тем, по меткому выражению Бернарда Шоу: «Способность мыслить — одна из страстей, и она может давать более длительное наслаждение, чем любая другая страсть». Как я отметил выше, о наслаждении творчеством ещё до Шоу говорил Чехов.

Мир не стоит на месте: то, что не сделали Вы, отложив размышления на завтра (как героиня «Унесённых ветром»), окажется сделанным не Вами. Вы теряете шанс не только на «цветочки» — получить удовольствие от размышления над новыми проблемами, ощутить счастье, когда удается достичь нового результата, наградить себя орденом «Ай да я!» за то, что смогли сделать нечто недоступное другим. Но Вы теряете и возможность собрать «ягодки». Ведь предложенная Вами новая идея (механизм, книга, музыкальная пьеса, технологический процесс, вид или способ рекламы, математическая теорема и т. д. и т. п.) может принести не только субъективную радость свершения. Но и вполне объективные блага разного характера (каждый может себе представить желаемое по своему вкусу).

Давайте ещё раз совершим экскурс в историю. И вновь во времена великих людей и деяний — в XIX век, в эпоху Наполеона.

За перипетиями нидерландской кампании императора Франции внимательно следила вся Европа. Все державы устали от войны не меньше Франции. Если бы Наполеону удалось продержаться до зимы (тогда в снегу воевали разве что русские), его противники скорее всего согласились бы на достаточно затяжное перемирие. Упрочив за зиму собственную экономику, наладив традиционно сильную сеть дипломатических интриг, Франция могла к весне добиться распада враждебной коалиции.

Больше всего от такого сценария пострадала бы, конечно, Британия. Правительство, долгие годы бросавшее в пламя войны и собственные ресурсы, и всех союзников, в одночасье оказалось бы банкротом. И не только политическим: несметные миллионы золотых соверенов, вложенные в истребление единственного реального конкурента, оказались бы выброшены безвозвратно. Следовательно, государственные долговые обязательства скорее всего были бы в лучшем случае заморожены на долгие годы, а то и вовсе обесценены.

Естественно, Лондонская биржа ждала известий из Нидерландов, как манны небесной. Малейший слух оборачивался тысячами распоряжений о покупке или продаже. Увы, кроме слухов, не было ничего: мир ещё не опутала телеграфная паутина.