Валентин Бадрак - Как преодолеть личную трагедию

Зато более явными симптомами могут быть изменения психического состояния писателя. Напомним, что свой «нобелевский» роман («Сто лет одиночества») Маркес написал в 40 лет, а премией был отмечен в 55 лет. Есть основания полагать, что именно с этого времени начинается внутренняя эпопея «складывания собственного образа». Маркес получил весомое подтверждение, что он не просто хороший писатель, но эпохальный мастер. И он должен писать, работать дальше, потому что разве уже сказано все? Как отменный аналитик и превосходный знаток психологии, Маркес отлично осознавал: инерция деятельности возможна, но губительна, и действовать она будет разрушительно. Тем более он лучше Нобелевского комитета знает о несовершенстве своей «программной» книги. Когда ему было 40 лет, на вопрос друга об этой книге он ответил: «Сам пока не знаю, что получилось: роман или килограмм макулатуры». Конечно, в его словах присутствовала известная доля лукавства – каждый автор знает истинную цену своей работы. А Маркес – упорный и добросовестный труженик. Но все же… Речь, в конце концов, не об оценке романа, а о его восприятии писателем в разные годы своей жизни. Нет сомнения, что за 15 лет он превратился в мастера, но беспокойство его, очевидно, росло совсем по-другому поводу. Маркес не мог не знать (и не мог не чувствовать), что четыре последующих романа оказались слабее «нобелевского», второго по счету в его жизни. Что бы там ни твердили биографы «о бешенном успехе» книги «Любовь во время чумы» (изданной через 20 лет после «нобелевской»), сам Маркес прекрасно осознавал: ему необходимо было что-то менять, но что именно, сам он не понимал. Не мог прийти к пониманию, то есть узреть, где возможна корректировка своего пути. «Люди, знавшие Маркеса большую часть его жизни, отметят, что после Нобелевской премии он стал более осторожен», – указывает в биографической книге о писателе Джеральд Мартин. Но эта осторожность – не что иное, как результат внутренних тектонических сдвигов, непонимания, куда и как двигаться. Слава, этот «постоянно включенный свет», изнуряла его, точила изнутри, но совсем не так, как, скажем, Бориса Пастернака, травимого, испытывавшего горечь от славы и умершего от рака легких, вызванного, в том числе, разрывом социальных связей, утратой чувства физической безопасности и выросшей вследствие этого смертельной тревогой. Душевное самоистязание Маркеса иное, но вызвано похожими мыслями – сомнениями в соответствии созданному образу, чувством вины за невозможность написания произведения уровня «Ста лет одиночества». Может быть, в этот период у него были даже приступы отчаяния и неадекватной усталости. Это сложно утверждать. Однако конфликт с собой не позволял ему, также как и Пастернаку, «дышать полной грудью».

«Теперь моя основная задача – быть самим собой. Вот это действительно трудно», – заметил Маркес через некоторое время после обрушившейся на него всемирной славы. Он все больше стал втягиваться в политику, полагая, что улучшение мира с ее помощью принесет ему облегчение. Он искренне жаждал перехода на новый уровень и непрестанно искал для себя выход на подходящую орбиту.

Кроме прочего, с возрастом у писателя стал усиливаться страх смерти, отсюда и его откровение: «у меня никогда не было времени на то, чтобы задуматься об этом. И вдруг – бах! – черт, никуда ж от этого не деться». Конечно, в первой части цитаты не обошлось без закономерного, традиционного лукавства. Но сущая правда сквозит в его мысли о возможности избавления от страха смерти благодаря настойчивой, захватывающей деятельности. Кроме того, еще более важным для Маркеса становилась самореализация, дающая право умереть «лишь физически», оставив потомкам свое наследие, свои книги. Довольно трудно сказать, когда именно наступило время, что он стал, говоря словами его биографа, «до самозабвения увлеченным, опьяненным работой». Но очень важно, что такое время периодически наступало. Оно сохраняло писателю здоровье долгие годы и позволило выбраться из онкологического капкана.

Какими были шаги Маркеса после получения первого приговора? Первое, что он сделал, сумел осуществить контроль над страхом смерти, путем ревизии своего отношения к этому вопросу, путем принятия неизбежности и неугасимого желания более тонко наслаждаться жизнью в дальнейшем. Трансформацию удивительно точно описал Джеральд Мартин: «Гарсия Маркес всю жизнь испытывал страх перед смертью и, соответственно, боялся заболеть. С тех пор как к нему пришла слава, он внимательно прислушивался к врачам и по их совету старался вести здоровый образ жизни. И вот, несмотря на все принимаемые меры предосторожности, заболел. Причем у него нашли не что-нибудь, а рак легких. Однако он удивил и себя самого, и всех, кто его знал. Он мобилизовал все свое мужество, настоял на том, чтобы ему рассказали все про его болезнь и сообщили, какой может быть исход». Это был важный психологический момент. Фактически – половина победы.