Виктор Кузнецов: Психология взаимопонимания. Неправда, ложь, обман

«Власть принадлежала тому, кто оказался всех способнее и хитрее. Таким в придворном кругу тогдашнего времени был Борис… В минуту собственной опасности всякий человек, естественно, думает только о себе; но когда такие минуты для русских продолжались целые десятилетия, понятно, что должно было вырасти поколение своекорыстных и жестокосердечных себялюбцев, у которых все помыслы, все стремления клонились только к собственной охране, поколение, для которого при наружном соблюдении обычных форм благочестия, законности и нравственности не оставалось никакой внутренней правды. Кто был умнее других, тот должен был сделаться образцом лживости: то была эпоха, когда ум, закованный исключительно в узкие рамки своекорыстных побуждений, присущих всей современной жизненной среде, мог проявить свою деятельность только в искусстве, посредством обмана достигать личных целей. Замечательно, что лживость, составляющая черту века, отразилась сильно и в русских источниках той эпохи до того, что, руководствуясь ими и доверяя им, легко можно впасть в заблуждения и неверные выводы; к счастью, явные противоречия и несообразности, в которые они впадают, обличают их неверности».

В 1855 году сын автора повествования «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука», русский публицист, историк и поэт Константин Аксаков в записке Александру II «О внутреннем состоянии России» писал:

«Современное состояние России представляет внутренний разлад, прикрываемый бессовестной ложью… При потере взаимной искренности и доверенности всё обняла ложь, везде обман. Правительство не может при всей своей неограниченности добиться правды и честности… Все лгут друг другу, видят это, продолжают лгать и неизвестно, до чего дойдут. Всеобщее развращение или ослабление нравственных начал в обществе дошло до огромных размеров… Это сделалось уже не личным грехом, а общественным; здесь является безнравственность самого положения общественного, целого внутреннего устройства» (цит. по: Соловьёв В. С. Собр. соч. в 2 т. Т. I. – М.: Правда, 1989. – С. 449).

Советский период жизни России не только не уменьшил пространство распространения обмана, но увеличил его разнообразие и глубину. В эти годы право на обман было признано практически государственно необходимым и морально допустимым. Он был необходим для сокрытия страшных реалий жизни и создания обволакивающей народные массы эйфории наступления коммунизма в ближайшие годы. Ведь без привлекательного и респектабельного образа страны и превращения мечты о светлом будущем в практическую задачу масс, создания мифа о необходимости коммунистической партии как направляющей и ведущей силы обойтись было невозможно. Да и реалии современной России не дают оснований и надежды на уменьшение сферы распространения обмана в обществе. Моральная ценность честности катастрофически убывает: значительная часть населения страны считает неправду неотъемлемой чертой нашего бытия. Соответственно, люди воспринимают обман как феномен, на который нельзя закрывать глаза из-за того зла, что приносится им. С другой стороны, человек склонен думать, что с ним практически невозможно бороться, его надо принимать как данность. Может быть, обман является таким обычным и естественным действом, что проявлять по этому поводу беспокойство слишком тривиально?

С. Гусейнов в статье «Загадка бескорыстного обмана», помещённой в журнале «Социум» № 3 за 1995 год, отмечал: «Не хочется упрощать сложный феномен обмана. Но и мистифицировать его, целиком загонять в иррациональные глубины истории и человеческой психологии – тоже не лучшее решение. Во всяком случае есть одна вполне ощутимая и очень важная линия детерминации, которая позволяет психологию обмана свести к его социологии и бытовую, повседневную ложь интерпретировать как отражение, реакцию на ложь государственную, политическую. Большевистское руководство страны, принимая то или иное решение, всегда решало две разные задачи: во-первых, что делать и, во-вторых, что сказать (как, в какой форме, с какой полнотой информировать о принимаемом решении коммунистов, своих граждан, мировую общественность и информировать ли вообще)…

Это разграничение двух пластов политического поведения – самих действий и их интерпретации – имело совершенно определённый вектор: если логика действий определялась чувством реализма и целесообразностью, то их интерпретация не должна была выходить за рамки догм, согласно которым марксистская идеология является самой передовой, социализм развивается от успеха к успеху, народ горячо любит партию и поддерживает её политику и т. п. Разумеется, приукрашивание собственных действий не является изобретением большевиков. Оно свойственно любой власти, любому обществу, как, впрочем, и любому человеку. Однако такое нарочитое, абсолютно не считающееся с реальностью приукрашивание, которое практиковалось советской властью, – явление по-своему уникальное и, быть может, единственное в своём роде. Достаточно сказать, что такие вековечные и массовые общественные пороки, как воровство или массовое пьянство, интерпретировались в качестве пережитков прошлого и следствия внешнего буржуазного воздействия».