Евгений Ильин: Психология надежды. Оптимизм и пессимизм

В христианской традиции надежда выступает одним из семантических центров триединого комплекса универсальных человеческих ценностей: Вера – Надежда – Любовь. Согласно апостолу Павлу, надежда «для души есть как бы якорь безопасный и крепкий», «твердое утешение» (Евр., 6, соотв. 19 и 18). Христианская надежда, однако, подчас принимает пассивную форму, что видно из названия одного богословского трактата: «Указание пути к спасению: смирение, ненадеянность на себя и надежда на Бога» (Екатериновский П., 2001). Не случайно А. С. Пушкин заметил, что русский бог – это «авось». В то же время у нашего народа есть поговорка: «На бога надейся, а сам не плошай», заимствованная, впрочем, из Талмуда, и призывающая не полагаться на чудо (а для русского человека что «чудо», что «бог» – едино).

Надежда – хороший завтрак, но плохой ужин.

Понятие «надежда» занимает существенное место в моральной философии И. Канта. Для него вопрос «на что я смею надеяться?» – один из трех важнейших вопросов философии (два других – «что я могу знать?», «что я должен делать?»). Совершенное осуществление добродетели и достижение соразмерного с добродетелью счастья непостижимы разумом и могут быть предметом лишь надежды. Но надежда не может быть, по Канту, нравственным мотивом: в качестве принципа деяния она разрушительна для его моральной ценности.

В современных рассуждениях о надежде в разных философских контекстах переосмысливаются античные и христианские представления. Одни философы отождествляют надежду с иллюзией, рассматривают ее как предлог уйти от решения жизненных дилемм в мир грез (А. Камю) и противопоставляют ей безнадежность как отсутствие всякого обмана. Единственный путь для человека, осознавшего наконец свою принадлежность абсурду, состоит в жизни без надежды на понимание и на спасение, которая всегда тождественна иллюзии. Другие философы признают надежду необходимой и весьма эффективной движущей силой развития как в личностном, так и социальном, историческом и даже космическом аспектах (П. Рикер, Э. Блох, Э. Фромм), но подходят к пониманию этого с различных позиций. По мнению Рикера (1996), адекватное понимание надежды возможно лишь в теологии и философии, он связывает понятие надежды с понятиями воскресения и свободы. Познать воскресение Христа – значит приобщиться к надежде на воскресение из мертвых.

Э. Блох (1991) при создании философии надежды опирался на учение К. Маркса, которое само по себе считал актом надежды на том основании, что в отличие от предшествующей философии, ориентированной в прошлое и исходящей из реализованности идеала совершенства, марксизм ориентирует на достижение универсального совершенства в будущем.

Э. Фромм рассматривает положительную ценность надежды во внерелигиозном контексте, возражая против отождествления ее с иллюзией. Он особо подчеркивает укорененность надежды в настоящем. Объектом надежды, по его мнению, является состояние бытия. Надежда требует действовать и добиваться достижения целей. Увязывание надежды с настоящим делает ее более действенной еще и потому, что уберегает от другой формы отчуждения – игнорирующего реальность авантюризма.

Пассивное ожидание достижения бытийной полноты в далеком будущем Фромм считает одной из основных форм отчуждения надежды (поклонение «будущему», «потомкам», «прогрессу» и т. п.). Именно пассивное упование уводит человека от собственной активности и ответственности за свою жизнь.

Надежда – это попытка заглянуть в будущее, которое может оцениваться с позиций либо пессимизма, либо оптимизма. Но эти оценки могут относиться не только к будущему, но и к настоящему и прошлому, отражая общую позицию человека в восприятии мира и событий, происходящих в нем.

Один восточный властелин увидел страшный сон, будто у него выпали один за другим все зубы. В сильном волнении он призвал к себе толкователя снов. Тот выслушал его озабоченно и сказал: «Повелитель, я должен сообщить тебе печальную новость: ты потеряешь одного за другим всех своих близких». Эти слова вызвали гнев властелина. Он велел бросить в тюрьму несчастного и призвать другого толкователя, который, выслушав сон, сказал: «Я счастлив сообщить тебе радостную весть: ты переживешь всех своих родных». Властелин был обрадован и щедро наградил его за предсказание.