С. Сысоева - Путешествия без турагентств

Ухожу с набережной Сены, поднимаюсь витиеватыми улочками по направлению к Ламартин. Вокруг старые солидные дома, эдакие европейские буржуа в возрасте, но без заносчивости. И никого. Только ты и эти серьезные, согретые солнцем каменно-кирпичные мсье. И вдруг – орган! Поворачиваю в переулок – старый собор, невысокий, серый, грубоватый. Из его полуоткрытой двери – финальные аккорды чудной музыки, церковной, проникающей, поднимающейся под сужающийся свод.

Свернула на боковые улицы, запуталась в узких переулках. Такой кайф – потеряться в Париже! Вот уже дома беднее, вот заполненные магазинами и бистро первые этажи. Потертые стены, истоптанные пороги и крыльца, распахнутые двери. Нашла крохотный, в одну комнату магазинчик, забитый стеллажами и ларями, заваленный товаром. На входе, возле узкой кассы – хозяин-араб, в смешной маленькой шапочке. Что-то обсуждает с девчонкой лет тринадцати, наверное, дочкой. Занятный акцент. Стою возле холодильника с бутылками воды, слушаю. Поворачивается ко мне, улыбается и спрашивает, может ли помочь. Подхожу к кассе с водой, а рядом – ящики с яблоками. Красными и желто-зелеными. Взяла и того, и другого…

Навстречу идут две старушки. Одна – седая, с тонкими чертами лица, в шляпке, кружевной кофточке и шлепанцах. Вторая – негритянка, в платочке и широкой длинной юбке. Обе с палочками. Синхронно поворачивают головы на переходе через улицу, обтекают газетные киоски, заворачивают за углы зданий. Абсолютно синхронно при абсолютном молчании! Полчаса шла за ними, не могла расстаться.

Магазин. Со скрипом подъезжает желтый фургон, из него выходит пожилой латиноамериканец, открывает задние двери, вытаскивает стремянку. Уносит. Возвращается с ней, кладет назад, закрывает двери. Уходит. Минут через семь опять он, открывает двери, вытаскивает стремянку. Уносит… И так раз пять. Как ни богата моя фантазия, я не представляю, что он мог так делать.

Нищий. Прошла мимо, почему-то почувствовала неловкость. Как будто упускаю что-то. Вернулась, кинула пару монеток в стаканчик – заулыбался, быстро-быстро начал что-то говорить. Собрав в кучу все знание языка, спросила, который час. Мсье-нищий закатал рукав, обнаружив под потертой одежкой внушительных размеров часы, показал время. Поблагодарила, пожелала хорошего дня. После этого каждое утро он, завидев меня, здоровался, улыбался и приподнимал грязнющую шляпу

Как ни странно, в Париже у меня сложились теплые отношения с маргиналами. Художник-нелегал из Алжира, живущий с коллегами на Монмартре и рисующий акварели по пятьдесят евро за штуку, поил кофе с пирожными. Возле собора святой Троицы трое бомжей неясной национальной принадлежности хотели стрельнуть сигарету, но, осознав бесперспективность, пытались накормить яблоками. До этого один из них спал, и я своими глазами видела, как по нему ходили голуби.

И еда, еда… Помню курицу из арабской коптильни. Было воскресенье, мой день рождения, вечер, половина девятого. Я пошла по аромату до ближайшей едальни. Купила большого цыпленка, странную арабскую лепешку и литр сока. Вернулась в гостиницу, уселась возле открытого окна с видом на свой двор-колодец и наелась грилированной курицы до конца своих дней. Это был один из моих лучших дней рождения…

Львиную долю недоеденного цыпленка и лепешки я на следующее ранее утро отдала бомжам возле Гранд-Опера аккуратно завернутыми в бумагу и пакеты, с надписями «Хлеб» и «Мясо». За всех нас, неприкаянно-странных!

Но вернемся в то утро, когда мне надо было в одиннадцать часов быть на ступеньках театра, ждать свою группу, гида и обзорную экскурсию. Конечно, я прозевала время сбора и оказалась возле Гранд-Опера с часовым опозданием. Посидела на ступеньках театра, подумала, позвонила маме («ты только не переживай») и сообщила по телефону представителю своего турагентства, что не нуждаюсь в услугах гидов, переводчиков, экскурсиях и иных развлечениях. Этот город я узнаю сама, без помощников и… ненужных свидетелей.

Одно из самых ценных решений. Через два дня я бродила по Парижу без всяких карт, схем и расспросов. Он замкнулся на мне самой, став частью. Не все ли равно, где ты, если везде все вокруг – ты сам…

Экзистенциальный вопрос настойчиво требовал места в замороченной Дашкиной голове.

– Хочу ли я, могу ли я… У тебя, душа моя, крыша поехала. Ладно, приедем на место, разберемся