Владимир Рудерман - Рецепторы души. Сборник стихотворений

Я осуждал и верил, что так надо,
И одобрял, клеймил и проклинал.
Я шёл туда, куда пастух гнал стадо,
Боль обреченных, как и все, не понимал.

Как веришь ты, народ, написанному свыше?
Неужто мудрость для тебя – газетный лист?
И слушаешь эфир, а голос свой не слышишь,
И отрекаешься от тех, кто сердцем чист.

Сегодня выход мой на сцену равнодушья.
Я сам себя по капле предавал.
В затылок выстрел иль петли удушье
Закончит дней безумных карнавал.

Я пару дней не дожил до спасенья…
Вождь умер в Пурим, отменён указ.
От рабства нету панацеи-излеченья,
Всё может повториться много раз.

А после нас, конечно, оправдают, —
Ошибки ведь не только у врачей.
Кто убивал нас, тот не пострадает.
Страна не сможет жить без палачей.»

Не трогайте прошлое, прошлое свято.
Оно вам ответит само за себя.
Уж лучше никак, чем о ком-то предвзято,
Ехидно со злобой, весь мир не любя.
Вы лучше о нынешнем, смело и громко,
Кухонные споры и сытая злость,
Тогда вдруг придёт к нам всем совести ломка,
Чтоб после прощенья просить не пришлось.

Я художник и так вижу,
Своим мненьем не обижу.
Много стало нас таких —
Свой рисунок, проза, стих…
Ну, а кто неравнодушен,
Кто обидами разрушен,
Кому принципы важней
В сплаве вычурных идей,
Кто без «лайка» лезет в душу,
Без границы – море, суша —
Критикует всякий бред,
Чтоб хватило на обед, —
Тот меня не поменяет.
Он и сам об этом знает.
Пишет больше для себя,
Супер-Эго теребя.
Лесть хоть шансы оставляет,
Грубость связи убивает.
Чёрно-белое кино
Тянет за собой на дно.
Кто за деньги, кто со страху
Вставит слово в каждый слог.
Не согласных – в «бан», на плаху,
И судья им только Бог.
И лишь так, уж вы поверьте,
В повседневной круговерти
Взгляд на жизнь мы сохраним.
Мир так ч у ток и раним.
Я художник и так вижу:
То люблю, то ненавижу.
За меня никто другой —
В вечный бой с самим собой…

Я страшно отдалился от народа,
Да и народ распался на слои.
Все против всех, и разная свобода:
Чужие преданы и предают свои.

За словом вежливым душа вдруг крикнет матом,
Чтоб выразить понятно и для всех.
На каждого есть папка с компроматом,
Даже на тех, кто шьет нам папки те.

Единство есть, пока насос качает,
И на свободе лучше, чем в тюрьме,
Когда никто и ни за что не отвечает,
А все претензии к врагам внутри и вне.

Но что-то треснуло от точки невозврата,
Устал вращаться маятник Фуко,
И без вины найдется виноватый
А под вино всё рушится легко.

Незаменимые сменяются до срока.
Ах, если б знать, когда прийти и уходить…
И шарлатаны лечат мнимого пророка,
И восхваляют, чтобы после осудить.

Я не услышу в тишине ночного стука.
В век равнодушия стиху лишь грош цена
Поставит «лайк» читатель смелый мне с «фейсбука»
И путь укажет загулявшая луна.

Мне писать хорошо вне России
В дни зарплаты, работы иной,
После Пушкина все мы такие.
Графоманство – магнит наш земной.
Первый стих, а потом повторенье.
Нам сначала – себя не понять,
А потом чьё-то нравоученье:
«Ну, Владимир, даёшь, твою мать!..»
А внутри – местечковости нотки,
Ожиданье начала конца,
Жажда знаний под русскую водку
И отрыжка под вкус огурца.
Каждый что-то оставить стремится.
Кто-то деньги, а кто-то стихи.
Чья-то мудрость лишь в прах превратится,
Чья-то глупость прощает грехи.
А поэзия – нет, не работа!
Это то, что сгорает в душе.
Снизошло в будний день иль в субботу —
Всё забыл, только с нею уже.
Мы чудн ы е, чего-то напишем
Сразу всем, и от каждого ждём…
Редко что-то читаем и слышим:
Нам тепло под февральским дождём.
Глупость видим в других непременно,
Из приличья об этом молчим.
В уравнении двух переменных
Мы проблему бессмертья решим.
Мы просты, как листок и бумага,
И чувствительны, словно слеза.
Ведь для счастья немногое надо —
Чтоб прошла мимо с тучей гроза.
Удаляясь, всё больше мы любим.
Приближаясь – опять всё не так.
Нас сомненье спасает и губит,
А уверенность – наш артефакт.
В общем, думать об этом не сложно.
Мы отложим наш спор на потом.
Я закрою рояль осторожно.
Скоро ужин, шабат всем шалом.