В течение восьми лет я была архитектурным критиком в New Republic , и к настоящему времени опубликовала целый ряд научных и популярных работ здесь и за границей. Все это перечисление – просто для того, чтобы показать, что изрядная доля моей профессиональной и личной жизни была посвящена тому, чтобы ответить на вопросы, которыми я задалась в тот памятный день. Именно путешествие побуждало посещать все новые и новые места, изучать и фотографировать здания, ландшафты и города и читать все более глубокие книги, постигая различные способы анализа и осмысления городской среды. Будучи студенткой, а потом аспиранткой на кафедре истории искусств, я научилась оценивать непреходящую власть визуальных языков и художественных традиций и определять, как такие традиции взаимодействуют и с чувствами дизайнера, и с запросом общества на новизну в культурных высказываниях. Однако быстро выяснилось, что одной лишь истории искусств недостаточно для решения стоящей передо мной задачи: понимания эстетического переживания. Поэтому я искала ответы в истории техники, общественной теории, эстетике и даже лингвистике и теории литературы.
В то же время я разбирала записи и эскизы самих дизайнеров, анализируя их стили и художественное видение, докапываясь до лежащих в их основании мыслей. Я познакомилась с идеалами французского Просвещения, породившими неоклассицизм XVIII века; с неоплатонизмом и органическим универсализмом, давшими толчок геометрическим планам Андреа Палладио и Франческо Борромини, а позднее – Энн Грисуолд Тинг; с доктриной конструктивного рационализма конца XIX века, наиболее ярко разработанной Э. Э. Виолле-ле-Дюком и оказавшей влияние на некоторых ранних модернистов. Я анализировала разнообразные интерпретации функционализма, от «универсального пространства» Людвига Мис ван дер Роэ до психобиологизма Рихарда Нойтры, а также стилизации социологии и ностальгии в «языке паттернов» Кристофера Александера. Идеи, собранные у всех этих деятелей, а также из научных статей и направлений, питали непрерывно развивающуюся схему, которую я разрабатывала для того, чтобы пролить свет на то, как и почему архитекторы, урбанисты и ландшафтные архитекторы проектировали так, а не иначе, и на то, как люди воспринимают здания, города и места, которые проектируют архитекторы.
Я многое узнала о множестве вещей. Но я не была удовлетворена и все еще искала ответы на вопросы, как, насколько архитектурная среда влияет на то, что мы думаем, чувствуем и делаем. Только литераторы, мне кажется, уловили что-то из того, что я пытаюсь объяснить. В ассоциативных, нелинейных, интуитивных мыслях, содержащихся, в частности, в стихотворных и прозаических отрывках, которыми в качестве эпиграфов я предваряю каждую главу, выкристаллизовались некоторые важные характеристики того, как люди воспринимают наши архитектурные среды. Мои первоначальные вопросы все же остались по преимуществу без ответов.
Семь или восемь лет назад я начала перелистывать разрозненные работы, касавшиеся социальной теории, когнитивной лингвистики, различных отраслей психологии и когнитивной нейробиологии, – и это дало мне новое представление о том, как люди видят, что думают и, в конечном итоге, как воспринимают окружающую среду, к которой, несомненно, относится и городская застройка. В процессе дальнейшего чтения стало очевидным, что недавно сложившаяся теория, называемая по-разному – «воплощенное», или «укорененное», или «ситуативное» познание – возникла на пересечении работ во многих направлениях, отчасти научных. Обнаружилось, что человеческое мышление по преимуществу – в большей степени, чем считалось прежде, – является не логическим и не линейным, а ассоциативным и бессознательным. Эта все еще находящаяся в процессе становления теория создает основы для моделирования и анализа того, как мы живем одновременно в этом мире, в наших телах, стоящих ногами на земле. О том, как мы сосуществуем с другими людьми и с образами в наших головах, которые переполнены представлениями о мирах, которые мы сами постоянно воображаем и преобразуем. Человеческие познание, принятие решений и действия представляют собой некую смесь всех трех компонентов.
Эта переживающая становление, научно обоснованная теория воплощенного познания легла в основу представленного здесь мной анализа, который в итоге позволит мне ответить на некоторые вопросы, занимавшие меня и так долго не дававшие мне покоя. Каким образом, при каких обстоятельствах комната, или здание, или городская площадь, или любая застройка воздействуют на нас? Что именно в том или ином месте привлекает или отталкивает нас, что западает в нашу память или никак не откладывается в ней, что может тронуть кого-то до слез или оставить равнодушным?
Читать дальше