Мария-Виктория Шелыгина - Жизнь глазами ребёнка

Всегда носил костюм спортивный свой,
При входе в зал в руках журнал учителя.
Формой сливался с голубой стеной,
А голос – замена громкоговорителя.

Указ:
– В шеренгу становясь!
Произносил не раз, два, три, а
– Рррязь!
Покорно поворачивали головы, затем делились поровну.

Лет пять преподавал у нас – ушел,
Ему на смену девушка явилась.

И все бы было хорошо,
Но та меня как будто сразу невзлюбила.

Вот вроде молодая,
Но что-то в ней не то.
Лицо в прыщах и волосы – солома,
Они напоминали мне птичье гнездо,
Да и одевалась как-то стремно.

Походка далеко не грациозна
И не ухаживала вовсе за собой.
Амбиции? – Нет, не амбициозна!
Была обычной, самою простой.

Вела помимо физкультуры,
Весь наш большой и дружный класс.
Да и классным руководителем была, как дура.
Недавно видела ее, дура и сейчас.

Заметили, тут несложно распознать,
Как хорошо и с уважением я к ней относилась.
Такую дуру сложно поискать,
Но то сама на эти оскорбления попросилась.

Я до нее любила физкультуру.
Спортивные секции не пропускала.
Так вот, вот эта шкура
Меня, спортсменку, никак не замечала.
Рассказываю…
Вот один из случаев.
Дано было задание – прыжок через козла,
Я перепрыгнула и лучше всех!
А та мне балл за это не зачла.

А мы кругами по заданиям ходили:
Закинуть мяч в кольцо, челночный бег.
И мы с командой победили,
И не услышали мы ни одно похвальное словцо.

Ну это ладно, мелочь, расскажу другое,
То, что посерьезней удивило,
О детском школьном мордобое,
Где оскорбления мой в ее адрес подтвердились.

Учебный день закончился,
Портфель у парты собираю.
Домой идти не хочется,
Не близко, боюсь, на секцию я опоздаю.

Тут вспоминаю – не взяла пакет,
В котором кроссовки лежали.
Я понимаю, их с собою нет.
Ко мне с подругой побежали.

До начала секции пятнадцать минут,
Мы мчимся домой что есть мочи.
Пакет захватили, и вот мы тут.
По времени ровно, точно.

Переоделась. Разминка. Готова.
Стою с нетерпением жду задания.

– Играем в футбол, занимайте ворота!

В воротах, конечно же, я в ожидании.

А дальше не каждый, наверное, поймет,
Была у нас девочка толстая,
Что бы ни происходило, ей все с рук сойдет.
Из обеспеченной семьи, где все ради ее удовольствия.

Избаловали девчонку, откормили,
С учителями почти на ты,
Звали такую – Ира,
В ней воспитали не лучшие черты.

А я всегда была борцом за справедливость
И не люблю, когда не по добру.
Мимо меня прошла трусливость!
Обидчику любому попу надеру!

Так вот, подходит та ко мне и грубо:
– Я на воротах этих встану!

А я в ответ:
– С чего бы?
Я не уйду, я первая и повторять не стану!

И вот, казалось бы, по-тихому, да разойтись,
К чему бы нам ругаться,
А та возьми и руки распусти,
Пришлось с толстухой драться.

Я худенькая и маленького роста.
Кроссовки, шорты и короткий топ,
На шее тоненькая с крестиком цепочка,
Их папа подарил на Новый год.

Тогда уже развелся с мамой,
Не жил он с нами,
В городе он жил.
Мы редко виделись, цепочка стала дорога мне,
На шею одевая, произнес он:
– Береги!
Стоим глаза в глаза – она не унимается,
Капризная, упрямая:
– Я буду стоять!

И вдруг рукой в плечо ударить собирается,
Толкает. Я в ответ. Учитель разнимать.

Я, ударив, что есть мочи,
Повалила тушку на пол,
Та меня ударила, и было больно очень.
Я сижу на ней, ребенок худосочный.
Как вы думаете, кто из нас заплакал?

И вдруг, схватив меня за цепочку,
Я попросила не рвать дорогое.
Та все же сорвала – мой удар был точный,
Получило от меня лицо ее тупое!

Потом нас разняли, я к воротам пошла.
Учитель физкультуры (та, что на голове с мочалкой),
Толстухе слезы вытирала.
Мне с укором кричала:
– Она же убить тебя могла!
Я в ответ:
– Меня?
Подумала:
– Я большей тупости нигде не слышала, не знала!

Ведь явно было видно.
Она плачет. Я стою,
Я ни одной слезинки не пустила.
Мне было так обидно
За себя и цепочку свою.