Алексей Загуляев - Эрлебнис. Мои мысли

***

На Земле столько-то христиан и вот столько-то мусульман; столько-то буддистов и вот столько-то кришнаитов. А ещё – индуистов и иудеев, синтоистов и сатанистов… И откуда такие данные? Если из церковно-приходских книг, то это – полная чушь. Меня, когда я родился, крестили. Но это то же самое, как и моё имя. Меня назвали – Алексей. И вот теперь я и живу Алексеем. Если окажется, что на Земле больше всего Иванов или Александров, то что это будет значить? Ровным счётом ничего. Потому как у каждого из нас есть своё ТАЙНОЕ имя и есть свой ТАЙНЫЙ Бог. Только это и важно. А всё остальное никаким боком к Богу и не относится.

***

Гениальность – это никогда не ум. Гениальность – это всегда сияние духа.

***

Из дневника: 31 августа 2003 г

Всё очень странно. Всё очень зыбко. Моё душевное состояние, как маленький бриллиант со множеством ещё более мелких граней. Одно неуловимое движение – и сверкнёт новая грань. Во мне безнадёжность, обида, любовь, тоска, порыв и тысячи мыслей, – всё сплетается и расплетается, всё трепещет и создаёт хаос. Где безнадёжность? Везде. Пытаясь придать чёткие формы всей этой кутерьме, я понимаю, что это бессмысленное занятие. У каждого происходит своя жизнь, каждый думает о своём, каждый чувствует своё, каждый стремится к своему. И во всём этом стремлении – где я? На секунду отражаюсь в чёрном зрачке, и как только исчезну – памяти обо мне нет. А у меня постоянная память. Я весь состою из памяти. Я помню всех и всё. И каждое мгновение ко мне выстраивается очередь из теней, желающих, чтобы я наполнил их плотью воспоминаний. Где обида? Везде. Обида на безнадёжность, обида на то, что когда-то все эти тени сами захотели стать призраками; обида на то, что я только в чёрном зрачке и никогда – в сердце. Где любовь? Она заполняет меня, она надувает меня, словно воздушный шарик. Перетекая от тени к тени, она знает, кому подарить себя, а кого обойти стороной. И грусть моя превращается постепенно в тоску. И я понимаю, что та, от которой я продолжаю бежать – моя единственная реальность из всего нереального, что меня теперь окружает. Её ложь реальна, её измены реальны, её плоть реальна и состоит не из одного только зрачка. Я знаю, сколько боли ни причинила бы она мне, она обо мне помнит . Мне отведён в её сердце маленький беспризорный уголок, куда иногда заглядывает её сознание. Разве не это моя реальность? И мне тоскливо даже оттого, что, имея эту реальность, я имею её такой, от которой надо бесконечно бежать. Где мой порыв? Он прямо сейчас, в эту секунду; он был вчера и ещё несколькими днями раньше; он был, когда я садился в автобус на 31-ое место; он был, когда она не протянула на прощание руку. И тысячи мыслей расталкивали друг друга локтями, собачились, оспаривая первостепенность. И когда мог, я записывал их в этот дневник, и записываю уже сорок второй день… сорок второй день… Но я знаю, что всё ещё вернётся. И если захотеть, оно вернётся таким, каким захочу я. Только ведь не захочу. Никогда не получалось вот так вот взять и захотеть. И пусть не получается. Потому что, если бы получилось, то было бы, наверное, неправильным, не мне назначенным, не для меня сотворённым. И пусть я пойду дальше – своею дорогой, той, где всё безнадёжно, обидно, любимо, тоскливо, исполнено порывов и суетливых мыслей. Пусть…

***

У писателя вместо слёз – чернила. И каждый плачет о своём. Плачет от счастья, плачет от горя. Плачет просто так. И вот наплакал писатель чернил полную чернильницу – и начал писать. Иначе нельзя. Если не плакать – то писать нечем.

***

Я совершенно лишён дара ясновидения в том виде, в котором он являет себя у Андреева 13 13 Дании́л Леони́дович Андре́ев (1906—1959) – русский и советский поэт, писатель, философ, представитель «серебряного века» русской культуры. Автор мистического сочинения «Роза Мира». или Сведенборга 14 14 Эммануил Сведенборг (1688—1772) – шведский учёный-естествоиспытатель, христианский мистик, теософ, изобретатель. . Я ничего не могу сказать о других мирах больше, чем сказали они, и меньше ничего сказать не могу, потому что ни единой частицей души своей не проникал в эти миры иначе, чем через сон. Сны я люблю. Как у всякого человека, они бывают у меня то серыми, путаными и непонятными, а то яркими, впечатляющими и символичными. Я в них не разбираюсь, а сонникам и подавно не придаю никакого значения. Но случаются у меня и такие сны (ни серые и ни цветные), которые я узнаю́ сразу и тайна которых для меня понятна в первую же секунду. Я не сомневаюсь, что информация, почерпнутая из них, отражает положение дел в другом мире с той правдоподобностью, которая только может быть доведена до земного сознания. Именно к такой категории снов относятся те, в которых я имею возможность увидеть И. (после его смерти). В течение одного года и трёх месяцев после того, как он покинул нас, я имел возможность узнавать обо всех этапах его новой жизни в мирах более добрых, чем наш. Сначала он долгое время пребывал в месте, которое отсюда виделось мной как больница. В этот период он был бледен, слаб, молчалив, и его взгляд, иной раз обращённый на меня, казался до обидного равнодушным. Его водили по кабинетам, делали какие-то бесконечные прививки… Потом, спустя примерно год, какая-то девочка из окна, выходящего в заполненную людьми столовую, радостно сообщила мне, что он стал свободен. Я почему-то сказал ей, что знаю об этом, но радость моя (тихая радость в сердце) всё же удвоилась от такой вести. И вот уже совсем недавно я встретился с ним в его квартире, и он показывал мне изящное кольцо с бриллиантом. Я так понимаю, что скоро предстоит свадьба, и я ещё более за него рад.