Сергей Уманский - Женская история о наивности, слабости и силе

Мы много гуляли. Исходили все окрестности. Странность, отмеченная мною позже – хотя в санатории было много людей, с другими отдыхающими мы практически не общались. Наши беседы не касались личных проблем. Ее правильная речь и обширная эрудиция выдавали в ней интеллектуалку. С ней было не просто интересно, а фантастически интересно. И хотя она о себе практически ничего не рассказывала, я к ней прониклась доверием и любовью.

Произошло это в последнюю ночь перед отъездом. Мы не пошли на общий прощальный вечер, а решили посидеть вдвоем. Не знаю почему, но я знала наверняка, что больше с ней никогда не встречусь, и, может быть, где-то исподволь готовилась к тому, что должно было произойти. Даже наверняка – мы готовились обе. А как иначе объяснить наличие свечей, хрустальных фужеров и бутылки вина в треть стоимости путевки?

Я не часто открываюсь посторонним людям, но тогда, после выпитого вина, какая-то волна теплоты и любви подняла меня и понесла навстречу неизведанным ощущениям.

Валентина знала, что надо делать в таких случаях. Она уверенно вела меня по неизвестным дорожкам женской любви, чутко прислушиваясь ко мне. Ее забота и нежность были настолько подкупающе честны и проникнуты вниманием, что в ее искренности сомневаться не приходилось. Для меня это было впервые – захватывающе и волнующе-приятно.

Объяснить, что со мной происходило в то время, я не могу. Мне просто было очень хорошо. Было ли это временное помешательство или что-то другое – сейчас это не важно. Я осознавала мимолетность этих отношений и не собиралась их раньше времени прерывать. Хотелось взять от них все. Мне казалось, что я контролирую ситуацию и могу в любой момент прекратить их, если только захочу.

Но я не хотела. Это была моя ночь, это был мой праздник, и я не желала его прерывать.

Мы с Валентиной не обменялись адресами. Прощались чувственно и долго. Слезы лились из моих глаз. Мне опять было жаль себя. Я знала, что у этих отношений не может быть продолжения. Что это было для нее, мне неведомо, а она не сказала.

Моя связь с Валентиной – это не сон, но у меня нет сожалений по поводу произошедшего. Конечно, что-то во мне произошло, что-то изменилось. Я уже не та, что была раньше.

Одно к одному. После приезда из дома отдыха прочла в газете, в криминальных сводках, что во время пьяной ссоры жена убила мужа, нанеся ему ножом несколько смертельных ран. Обычная история. Не помню где, но слышала, что восемьдесят процентов убийств совершаются на бытовой почве во время распития спиртных напитков.

Когда тебя лично это не затрагивает, относишься к таким событиям достаточно спокойно. Даже если дело касается смерти. Так было и со мной. Прочитав газету и отложив ее в сторону, я сразу же забыла про трагическое происшествие.

Через несколько дней знакомые сообщили мне о гибели Владимира, друга детства моего мужа. Сказали и о том, что в его смерти виновата его жена Ольга.

Вольдемар – так его называли друзья и близкие. Прадедушка Вольдемара был француз, и фамилия у него была соответствующая – Камбер. Когда Владимиру говорили, что он много пьет, его коронный ответ был: «Я Вольдемар Камбер, француз, а французы не спиваются».

Внезапная смерть Владимира вызвала во мне бурю противоречивых эмоций. Тогда же я вспомнила об убийстве, о котором читала в газете. Мое воображение моментально нарисовало картину разыгравшейся драмы. Хотя мы давно не встречались и не поддерживали никаких отношений, мне показалось, что я догадалась о причинах произошедшей трагедии.

Ольга спиртное практически не употребляла. Если только иногда, по большим праздникам, чуть-чуть сухого вина или шампанского. Владимир, наоборот, всегда был любителем выпить. Сама не видела, но говорили, что последнее время он пил по-черному. Помню, что и раньше, выпив немного, Владимир становился абсолютно неуправляемым. Крушил все, что попадало под руку. В квартире у них практически не было целых вещей. Жили без телевизора, так как после второго разбитого им в пьяном угаре больше покупать не стали.

Во время мужниного запоя Ольга почитала за благо с двумя малолетними детьми уходить из дома. Приходила и к нам. Тогда мы жили рядом, в одном дворе. Когда я видела ее в слезах, синяках и в рваной одежде, мое сердце щемило от непереносимой боли.

Ее рассказ мог бы показаться выдуманным кошмаром, если бы не красноречивые следы истязаний на ее теле. Муж бил ее руками и ногами, колол тело иглами, поджигал волосы и тушил о ее грудь сигареты, заставлял есть с кошкой из одной чашки. Моему негодованию не было предела. Однажды я даже хотела пойти и поговорить с ним, но она встала передо мной на колени и упросила не ходить. С ее слов выходило, что он мог убить и меня, и ее.