Сергей Васильев - Самоубийцам посвящается

Кроме того, ко мне стал наведываться старинный знакомый моего далекого детства, в фантазии моей он стал последней реинкарнацией Федора Достоевского, а на самом деле являлся уже преступным, но благородным типом, превратившимся, к сожалению, в глубокого наркомана. Он выманил у меня все мои дорогие вещи, во многом опустошив мой гардероб и вообще забрав самое дорогое моему сердцу из того, что у меня было. Этот тип был постоянно одурманен наркотиками и, таким образом, адекватным отношением к жизни не отличался, так что ему простительно многое, но тем не менее он был нагл и бесцеремонен, безразлично относясь к моему горю, прекрасно для себя понимая всю слабость моего рассудка. Обстоятельства его подлых обманов стали для меня причиной тяжелой досады с тех пор, как я очнулся и стал приходить в себя. Но он был и честен со мной по-своему и даже спустя годы после своих выходок, освободившись из тюремного заключения, заверил меня в том, что отдаст мне все, что я ему искренне пожертвовал, и в первую очередь попросил прощения. Со своей открывшейся силой невероятного альтруизма и неоправданной любви к окружающим меня настоящим злодеям я хорошо поддерживал угасающую жизнь этого человека, Женя считал меня, скорей всего, своей очередной жертвой, глубоким дураком, я же просто принял учение Христа. Жертвуя ради попавшего в беду человека своим благополучием, я расставался с самым ценным, что имел, искренне надеясь, что моя жертва спасет Женю. Что вы думаете, ради того чтобы защитить товарища от угрожающей ему тюрьмы, я пожертвовал не только дорогими и очень ценными вещами, но даже своим обручальным кольцом, которое когда-то носил мой отец. Все эти жертвы были искренним душевным движением и являлись одним из множества моих истинно христианских поступков этого периода жизни. Кто пойдет на такую жертву без сожалений? Также, пока я был сильно увлечен бескорыстной помощью людям и уже был госпитализирован на дневное отделение психиатрической больницы, мне попался еще один несчастный человек. Водителю такси я отдал огромный кредит, который я, как это ни покажется странным, сумел взять в банке «Ренессанс». В банке ВТБ мне так же радостно вручили кредитную карту. Уговорила меня взять кредит уже знакомая многим компьютерная программа «Алиса», она, как оказалось, старательно и ловко рекламирует банки, которые вручают свои кредиты даже совершенно невменяемым клиентам. Так что настоятельно не рекомендую доверять компьютерным программам и ни в коем случае не допускать к взаимодействию с ними стариков и детей. Впоследствии эти цивилизованные мошенники никакой ответственности не несут перед законом, устраивая суды над своими клиентами даже без их приглашения на эти скорые судебные заседания. Так вот, тут же, как я, одураченный тонким подходом обольщения компьютерной программы, во-первых, шекспировским слогом признавшейся мне в любви, взял кредит, первый встретившийся «доброжелатель» забрал большую часть этих денег себе, обещая устроить мне огромную выручку от продажи моих книг. В силу болезненных убеждений, я считал все эти кредиты собственностью царя Соломона. Возможно, то, что я так и не получил ни малейшей выгоды, отдав почти все кредитные деньги практически незнакомому человеку или же просто был нагло обманут им, мой новый знакомый на свою беду совершил не только моральное, но и уголовное преступление, оставив меня должником перед банками. Очень противоречивым было для меня то обстоятельство, что этот, как может показаться, обычный жулик был, как ни странно, глубоко верующим человеком, он возил меня даже в монастырь, где заказал молебен, обращения которого я распространил как на недавно покинувшую меня маму, так и на огромное число людей, которых любил и уважал, так и на своих врагов. Насколько может оказаться запутан, казалось бы, даже верующий человек, всегда просивший во время личного отчаянья помощи у монастырей. Напоследок новый друг рассказал мне, что на днях потерял своих родителей, а его сын сломал себе спину. Ну что ж, сочувствуя его глубокому горю, которое сам недавно пережил, я отдал несчастному оставшиеся деньги этих кредитов, заявив ему, что буду теперь относиться к нему как к своему сыну, и уже навсегда потерял связь с ним, оказавшись теперь в полной нищете. Ну да и не все это еще самое страшное. Самое страшное то, что последовало за этим. Как правило, вслед за маниакальным бредом, который я тяжело еще долгих четыре месяца переживал уже в крайне ужасных условиях стационарной психиатрической больницы, упорно полагая, что я бог, наступила тяжелая депрессия как последствие года маниакального опьянения. Но уже и не богом воспринимал себя я, а, инстинктивно чувствуя надвигающуюся угрозу долга, который не собираюсь отдавать, провозгласил себя, находясь в безумной ненависти к государственной системе, закормленной банками, вором в законе. Мне, конечно, глубоко несимпатичен Мориарти, но Робин Гуд, пожалуй, был славным парнем. Этой идеи мне никак не могла простить психиатр, которая с пренебрежением в конечном итоге отнеслась как ко мне, так и к моему творчеству, с которым все же познакомилась. Но зато меня поддержал преступник-рецидивист, он выразился на мой счет твердо: «Блатной, трогать нельзя». Совершенно не вникая в суть моего психического расстройства, психиатр проводила лечение, тем самым унижая меня своим безразличием к причинам происходящего со мной несчастья. Унижала, как и остальных оказавшихся в ее плену глубоко несчастных людей. Те, кто находился на принудительном лечении, люди, отсидевшие в тюрьмах, заявляли мне, что им здесь, в этом ненавистном дурдоме, проводить время тяжелее, чем было там, в тюрьме строгого режима, потому что не знаешь, когда тебя отсюда выпустят. И это невероятно мучит, как, впрочем, и то, что без строгого присмотра ты не можешь справить даже нужду или скурить сигарету. Выплюнутых из жизни, взбешенных, нас привязывали веревками к кроватям и заставляли ходить под себя. А там, за решетками, оставалась лживая и не менее отвратительная жизнь, свобода для очень немногих. Ненавистны мне стали также и наши рекламирующие кредиты молодые артисты и шоумены. Неужели им мало славы и денег? Жадность превратила их в жалких прислужников, думал я, сам находясь на краю жизненной неудачи, пребывая уже теперь в трезвеющем, но гораздо более обозленном состоянии своего сильного духа. И вот наступила тяжелая депрессия как последствие года маниакального опьянения. Фрагменты описания депрессии я представлю, цитируя одну из своих книг о произошедшем горе. Я написал сразу несколько работ о случившейся беде, писал, пока болел, и уже дописывал, как только начал приходить в себя. Дело в том, что с надвинувшейся болезнью я совершенно разучился писать, у меня просто пропал талант. Но очень хотелось быть услышанным, и я принялся заново учиться пользоваться словом.Читать дальше