Анатолий Верчинский - Манипуляции и защита от них - смотрите, как это делается. Психология в кино. Часть 1

Сотрудник НКВД путём манипуляции на чувстве страха склоняет гражданина к сотрудничеству.

Истомин: Бред какой-то. Бред. Это какой-то бред, это просто невозможно. Неужели вы сами не понимаете, что это

невозможно. Как вы себе это представляете? Бред, просто бред.

Хромов: Значит, так…

Истомин: Я не согласен.

Хромов: А я не спрашиваю согласия: это приказ.

Истомин: Поймите меня, прошу, я же невоенный человек.

Хромов: Считайте, что я вас мобилизовал. Невыполнение приказа в военное время карается высшей мерой, и немедленно. Сколько у вас диоптрий, пять?

Истомин: Пять… Нет, четыре с половиной. Впрочем, возможно, уже и пять.

Хромов: В случае вашего расстрела, все ваши родные и близкие подлежат аресту и немедленной отправки в лагерь, как родственники дезертира и предателя.

Истомин: Слушайте, но вы не станете сажать ребенка!

Хромов: Какая разница. Мальчика отправят в детдом, дадут ему другую фамилию… Вы же сами все прекрасно знаете.

Истомин: Поймите, прошу… Сергей – это не мой ребенок.

Хромов: Ваш, не ваш, разбираться некогда. У меня два ордера на арест. Первый – на имя Лидии Сергеевны Истоминой, 15-го года рождения, девичья фамилия Ильичёва. Второй – на имя ее сына. Взгляните сами.

Истомин: Позвольте очки.

Хромов: Думайте…

Истомин: Это какой-то бред. Так получается, что у меня выбора нет, что ли?

Хромов: Получается, что да.

Истомин: Ну, хорошо, а если я не смогу?

Хромов: Ну, сможете или не сможете, это буду решать я. С этого момента вы секретный сотрудник Главуправления безопасности НКВД СССР. А я ваш непосредственный руководитель – капитан Хромов Алексей Иванович.

Истомин: Скажите, но ведь вы обещаете, что… Спасибо.

У солдата находят пропавшее мыло. Пример манипуляции на чувстве жалости.

– Товарищ лейтенант, мыло… То самое, ворованное.

– Так.

– Он его за фанерку сховал.

– Чья тумбочка? Святкина?

– Нет, Крынкина.

– Ко мне его, живо!

– Есть.

– Рядовой Крынкин по вашему приказанию…

– Объясните, Крынкин, как это мыло попало к вам в тумбочку. Нет, ну что ж вы молчите? Вы меня не слышите, Крынкин?

– Я, это… Виноват.

– Ну, глубокая мысль. Эх, а ещё комсомолец. Ну, я надеюсь, до первого собрания комсомолец.

– Простите меня, товарищ младший лейтенант.

– Берите мыло и идёмте ко взводу. Вот там своим товарищам вы всё и объясните.

– Мамане послать хотел, маманя голодает у меня. И сёстры сильно голодают. Отца убило у нас, и брата. А когда на среднего брата похоронка пришла, у мамани ноги отнялись. По избе ещё ходит, а так… Думал, мыла им, хлебца чтоб купили. Голодно, голодно сильно им, товарищ младший лейтенант.

– Мне… Мне жаль вас, Крынкин. И родных ваших жаль. Но ведь вы же украли, у своих же товарищей украли.

– Украл. Так точно. Думал, мамане. Думал, хлебца чтоб купили.

– Да простите вы его, товарищ младший лейтенант. Я насчет голода знаю: когда мать есть хочет, так не то что мыло… Простите Крынкина, а?

– Оставьте ваши советы при себе, Глебов.

– Тогда я скажу, что я украл! И пусть в штрафную меня, пусть куда угодно, лишь бы на фронт скорее. Вы под немцами не были, а я был. И не просто был, я пахал под ними. Да, пахал! И всё равно скажу, что я мыло украл, а не Крынкин. Вы что, не видите? Он же слабый. А я злой, и мне ничего не страшно. Так что, либо я, либо…

– Что «либо»? Что «либо», что? Что, это мыло опять в тумбочку, за фанерку заховать? Что вы молчите, Глебов?

– Да возьмите вы это мыло, пойдите на почту и отправьте Крынкиной мамане от имени всего взвода.

– Не надо этого, не надо.

– Нет, надо! Надо. Чтобы ты, гад, на всю жизнь запомнил, как у товарищей воровать. Ну, ладно, идите, Крынкин.

– Есть.

– И помалкивайте там пока.

– Не понимаю я вас, Глебов, не понимаю. Нет, вообще-то, с другой стороны… Ну, все равно непедагогично. Понимаете, непедагогично.