Антонио Менегетти - Система и личность

Таково глубинное основание системы, которая настраивает человека против самого себя и против другого. Чем больше – через посредство вотумов, революций, гражданских войн – мы будем стремиться убить того, в чьих руках находится меч власти, тем вернее достигнем благодаря всем кровопролитиям воспроизводства человека, способного владеть этим мечом и натравливать людей друг на друга. Единственно возможное решение – это простое внутреннее «изменение ума» – метанойя: каждый должен изменить себя самого, а не полемизировать с другими, с родителями, с детьми. Если ты не функционируешь, как должно, это означает, что ошибка прежде всего в тебе. Инфантильная претензия и империалистическая агрессивность, требующие изменения других, – не что иное, как непреходящее тупоумие: если субъект изменит себя самого, то и мир для него обретет покой и полноту силы. А потом, невзирая на системное насилие, индивид поймет, как ему устанавливать отношения с другими, в том числе и потому, что онто Ин-се располагает бесконечными возможностями адаптации, если только мы сами этому не противимся.

По крайней мере, в моем опыте, анализируя всю совокупность случаев клинической патологии, я ни разу не встречал ни одного случая возникновения болезни вследствие внешнего насилия (аффективного, семейного, политического и т. п.). Всякое зло, болезнь определяется всегда некоторой аутоошибкой (auto-errore): именно сам субъект противопоставляет себя жизни в силу своей стратегии, своего интереса, в силу отклонения, в силу повторения обычных своих ошибок. Природа чудесна в своей гармонии, пока ядро не оказывается в ситуации, полностью лишающей его возможности действовать, воплощаться. Человек наделен свободой, что позволяет ему противоречить себе. В этой свободе возникает момент трансценденции, духовности, момент откровения: хотя мы и земные обитатели, суть материя, но все же в нас есть другое измерение, утверждающее себя как безразличное к материи. Вся жизнь – игра, подобная игре в карты или в шахматы. Если игрок ошибется, нарушит предпосылки игры, причем добровольно, впоследствии он уже не сможет вдруг и сразу исправить эту ошибку. Есть известное время, в течение которого мы можем реализовать себя, а вне его дело уже проиграно, возможность упущена.

Каково во всем этом контексте место религии? Я думаю, что, если бы Бог, признаваемый религиями, снизошел в этот мир, он был бы в нем первым из атеистов. Никакой бог не может верить в институционализм, условно приспособленный к очередному системному насилию. Бог, представляемый по образу и подобию инфантильного индивида, есть просто заблуждение: Бог становится «дойной коровой» для чьего-нибудь инфантильного сознания. Ясно, что этот Бог не действует, не отвечает, потому что он есть лишь шизофреническая проекция, он нереален. Реальность – внутри нас: Бог живых есть онто Ин-се; именно в нем присутствует Бог.

Религия выполняет невероятно важную функцию удовлетворения и социального служения: учитывая, что большинство людей больны и имеют отклонения от нормы, религия учреждает порядок, который так или иначе работает. В наше время, кажется, происходит новое обращение к религии, но это – скорее системная, нежели фидеистическая религия. Хозяев более не существует, а существуют общества, лишенные главы; в конце всегда оказывается некто, ставящий подпись. Капитал, технологически организованный с учетом требований государственной налоговой индустрии, неизбежно сковывает любого индивида. Никто не свободен, а хозяев более не существует. А потому следует вернуться к какой-нибудь форме религиозности, ибо религия – это единственный институт, имеющий форму некоторой высшей культуры. Как только субъект терпит неудачу и приближается к смерти, гарантия потустороннего мира для него – «Ты веруй в меня, а я гарантирую тебе потусторонний мир, первое место среди сынов Божиих в царствии небесном» – это идеал для всякого инфантилизма. Абсолютная гарантия места в первом ряду на зрелище вечной жизни, перед лицом великого Бога и всех, кого почитают великими, есть идея неодолимо привлекательная. В нужный момент экзистенциальная тоска, жизненный крах, нужда и страх создают рынок, партии, церкви. В каждой стране есть своя церковь, дающая эти гарантии, несмотря на всю их абсурдность.

Единственно возможное испытание любой религии, секты или организации заключается в вере. Вера есть «вещей извещение невидимых»; это знаменитое и всеми восхваляемое определение, данное святым Павлом, которое на поверку оказывается пустым. Уверенность в вещах не показанных, то есть невидимых, означает уход от любого рода гипотез или харизмы реальности, а значит, это есть выбор, скачок (Кьеркегор). Природа, однако, не делает скачков, в ней есть некая непрерывность: из определенных предпосылок проистекают известные следствия; что посеешь, то и пожнешь. Между тем религия утверждает, что человек, даже если он никогда не сеял, но верует, впоследствии соберет урожай. Понятно, впрочем, что все те, кому не дано ясно понимать жизнь, должны веровать, чтобы, по крайней мере, поддерживать себя, становиться лучше, добрее, в противном же случае отчаяние, хаос и безумие были бы для них еще ужаснее. В подобных случаях религия есть некий бальзам.