Зигмунд Фрейд - Болезнь культуры (сборник)

Этот рассказ побудил меня к попытке истолковать детское воспоминание Гёте в том же смысле, в каком был истолкован детский поступок моего пациента. Но позволяют ли обстоятельства жизни поэта в детстве прийти к такому толкованию? Сам Гёте пишет, что к тому поступку его подтолкнули Оксенштейны. Правда, из рассказа Гёте следует, что великовозрастные соседи побудили его лишь продолжить проказу с посудой. Ребенок начал бить посуду спонтанно, по собственной инициативе, и вот мотивировка, о которой пишет сам Гёте: «…поскольку ничего путного у меня не выходило…». Ее можно, без всякой натяжки, истолковать как признание того, что истинный мотив поступка был неизвестен Гёте к моменту написания автобиографии.

Известно, что Иоганн Вольфганг и его сестра Корнелия оказались старшими из уцелевших в длинном ряду болезненных и жизнеспособных детей. Доктор Ганс Сакс любезно предоставил мне сведения о рано умерших братьях и сестрах Гёте.

Братья и сестры Гёте:

а) Герман Якоб, крещен в понедельник 27 ноября 1752 года, дожил до шести лет шести недель, похоронен 13 января 1759 года.

б) Катарина Элизабета, крещена в понедельник 9 сентября 1754 года; похоронена в четверг 22 декабря 1755 года (в возрасте одного года четырех месяцев).

в) Иоганна Мария, крещена во вторник 29 марта 1757 года, похоронена в субботу, 11 августа 1759 года (в возрасте двух лет и четырех месяцев). (Великий брат на века запечатлел образ этой красивой и милой девочки.)

г) Георг Адольф, крещен в воскресенье 15 июня 1760 года; похоронен в возрасте восьми месяцев в среду 18 февраля 1761 года.

Сестра Иоганна Вольфганга Корнелия Фридерика Кристиана родилась 7 декабря 1750 года, когда Гёте было один год и три месяца. Поскольку разница в возрасте совершенно незначительна, какую бы то ни было ревность в отношении сестры можно с уверенностью исключить. Известно, что дети в период пробуждения чувств никогда не испытывают таких сильных отрицательных эмоций к уже родившимся братьям и сестрам, какие они испытывают по отношению к вновь родившимся. Таким образом, сцена, над значением которой мы сейчас раздумываем, в силу младенческого возраста Гёте на тот момент никак не может быть связана с рождением Корнелии.

Когда на свет появился его младший брат Герман Якоб, Гёте было уже три года три месяца. Приблизительно через два года, когда Гёте было около пяти лет, родилась его вторая сестра. Оба эти события подходят по времени к описанному происшествию с битьем посуды. Правда, первое событие предпочтительнее, к тому же разницы в возрасте ближе к рассказу моего пациента, которому на момент рождения брата было три года и девять месяцев.

Герман Якоб, отношения которого с Гёте станут предметом нашего толкования, не был таким мимолетным гостем в детской дома Гёте, как дети, родившиеся после него. Можно только удивляться, что в автобиографии своего великого брата он не упомянут ни единым словом [138]. К моменту смерти Герману Якобу было больше шести лет, а Иоганну Вольфгангу уже почти десять. Доктор Эд. Хичман любезно предоставил в мое распоряжение свои заметки по этой теме, в которых он пишет:

« Маленький Гёте не слишком переживал по поводу смерти братишки . По крайней мере по словам Беттины Брентано: «Его мать очень удивляло, что, когда умер Якоб, его старший брат и товарищ по играм, Иоганн не пролил ни слезинки. Казалось, его даже раздражала печаль родителей и остальных братьев и сестер. Когда мать попеняла ему на бесчувственность, Иоганн отвел ее в свою комнату и извлек из-под кровати кипу исписанных листов бумаги с уроками и разными историями. Матери Иоганн сказал, что все это он делал для того, чтобы учить младшего брата. Таким образом старший брат пытался по отношению к младшему играть роль отца, демонстрируя ему собственное превосходство».

Отсюда мы вправе заключить, что швыряние посуды было символическим, или, правильнее сказать, магическим действием, с помощью которого ребенок (как Гёте, так и мой пациент) выражал свое желание избавиться от незваного гостя. Мы не станем оспаривать удовольствие, получаемое ребенком от вида и звона разбиваемой посуды. Если какое-то действие само по себе доставляет удовольствие, то это не препятствие, а скорее дополнительный соблазн поставить это действие на службу другим целям и намерениям. Мы не поверим в то, что удовольствие от громкого битья посуды могло занять такое прочное место в памяти взрослого человека. Мало того, мы усложним мотивировку этого поступка следующим соображением. Ребенок, разбивающий посуду, прекрасно осознает, что делает что-то плохое, что взрослые будут его за это ругать, и если это не останавливает ребенка, значит, он пытается так выразить свой гнев на родителей, показать себя плохим.