Рафаэлла Джордано: Твоя вторая жизнь, или Шанс все изменить

Сняв трубку, я набрала номер страхового агента. Назвать точные координаты машины я не могла и предложила заехать за мной к моим спасителям, предварительно заручившись их согласием. Агент пообещал, что эвакуатор приедет через час. Я вздохнула с облегчением: все не так плохо, как могло бы быть.

Затем я позвонила домой. Не желая из деликатности присутствовать при моем разговоре, Клод, вооружившись кочергой, направился к камину в другом конце комнаты. Поленья в камине едва тлели. После восьми бесконечных гудков мой муж наконец соблаговолил снять трубку. По его голосу я поняла, что он дремал в кресле перед телевизором. Мой поздний звонок не удивил и не расстроил его, он уже привык к моим поздним возвращениям. Я стала рассказывать о своих злоключениях. Он без конца прерывал меня раздраженными репликами и обидными замечаниями. Не проявив ко мне ни капли сострадания, муж ограничил свое участие в моей судьбе тем, что задал несколько дежурных вопросов: «Когда за тобой приедут?.. Сколько это будет стоить?..» Нервы были напряжены до предела, и я с трудом сдержалась, чтобы не наброситься на него с упреками. Неужели нельзя было проявить чуть больше сочувствия ко мне? Неужели это так трудно? Взбешенная, я повесила трубку, сказав на прощание, что со своими проблемами разберусь сама, а он пусть ложится спать без меня.

Глаза помимо воли наполнились слезами, я с трудом сдерживала дрожь. Клод подошел ко мне так незаметно, что я даже вздрогнула от неожиданности, когда его рука коснулась моего плеча.

– Все в порядке? Как вы себя чувствуете? – спросил он. В его голосе слышалось желание помочь, доброжелательность. Именно этого я так и не дождалась от мужа.

Заглянув в мое лицо, он повторил еще раз:

– Вы хорошо себя чувствуете?

И в этот момент меня прорвало: губы задрожали, из глаз хлынули слезы, сдержать которые я уже не могла. Тушь потекла по лицу, и обиды, копившиеся в душе на протяжении последних часов, дней, месяцев и даже лет, прорвались наружу…

Вначале Клод не произнес ни слова. Он неподвижно стоял рядом со мной, а его теплая рука лежала на моем плече в знак симпатии и понимания.

Когда слезы иссякли, вошла его жена. Поставив передо мной чашку чая и положив несколько носовых платков, она незаметно поднялась на второй этаж, понимая, что ее присутствие может помешать благотворной исповеди.

– Извините меня, это так смешно! Сама не знаю, что со мной произошло… Я столько натерпелась сегодня, день был таким тяжелым…

Клод сел в кресло напротив и внимательно слушал мои излияния. Что-то в нем взывало к откровенности. В его взгляде не было ни праздного любопытства, ни пустого интереса, ни желания покопаться в чужой жизни. В нем светились доброта, сочувствие, понимание. Этим взглядом он будто открывал мне свои объятия.

Смотря в глаза Клода, я понимала, что не имею права лукавить, что могу с ним быть сама собой… Я говорила и говорила, не в силах остановиться. Одна за другой обнажались мои внутренние язвы. Ну что же, тем хуже! А может, тем лучше?

Откровенно, как на исповеди, я рассказала ему о том, как пусто у меня на душе, как накопившиеся микротравмы, обиды, фрустрации [2] Фрустрация – негативное психическое состояние, возникающее в ситуации реальной или предполагаемой невозможности удовлетворить те или иные потребности. отравили мое существование, лишили радости жизни, в то время как у меня, казалось бы, есть все, чтобы чувствовать себя счастливой.

– Видите ли, я не могу сказать, что я несчастна, но и счастливой себя не назову… Это ужасно, но у меня постоянное ощущение, что жизнь утекает как бы сквозь пальцы! И даже если я решу обратиться к врачу, уверена, что он мне не поможет. Ведь я хорошо знаю, на что способна современная медицина. Мне скажут, что у меня депрессия, примутся пичкать лекарствами. А на самом деле это никакая не депрессия – просто хандра, недовольство собой. Ничего существенного, но все же… Как будто сердце вынули из груди. Я вообще не знаю, имеет ли мое существование хоть какой-нибудь смысл.

Мне показалось, что эти слова задели его за живое. Он пришел в такое волнение, что я даже подумала, а не вызвал ли у него мой монолог какие-то очень личные воспоминания. Еще я подумала о том, что мы знакомы менее часа, но между нами установились на удивление доверительные, теплые отношения. Только что я была для него абсолютно чужим человеком, и вот я уже откровенничаю с ним, обнажаю перед ним свою душу. И нет, конечно, никаких сомнений, что в моей исповеди каким-то образом отразилась история его жизни. То, о чем я рассказала, видимо, затронуло самые чувствительные струны его души, вызвав желание поддержать меня.