Array Коллектив авторов - Психология и психопатология кожи. Тексты

Из игр наших и других детей мне известно, что также очень приятно действует прикосновение и подрагивание на щеках чужих ресниц. Некоторые дети легко прикладывают к затылку или руке другого человека и рот и вибрируют губами, пока тот с криком и смехом не высвободится. “Захватывание”, т. е. сдавливание на определенном участке талии, также очень нас забавляло. Многие дети щипали себя до крови. Наконец, возможно, и в основе “гримасничанья” у детей иногда лежит эротика либо кожи, либо слизистой, либо мышц. Мне кажется, это в частности верно для втягивания губ и щек между зубов и быстрого затем их выпускания.

От щекотания у меня самые неприятные воспоминания, потому что папа охотно нас щекотал, однако сердился, если я слишком сильно кричала или отбивалась. Чувствительнее всего я, как и большинство детей, была под коленями, под мышками и на шее. Некоторые дети любят, когда им раздражают травинкой и т. п. шею, нос, при этом сначала они ожидающе затихают, пока, наконец, эта глупая игра не достигнет развязки в визге. Наплескивание в ванной волн на кожу и омывание волнами руки, наверняка, вызывают эротические чувства. Юные девушки, катаясь на лодке в обществе ухаживающих за ними мужчин, охотно опускают руку в воду и позволяют волнам омывать ее, возможно, из бессознательного желания, чтобы их точно так же погладили мужчины. Один маленький 4-летний мальчик часами сидит тихо, когда ему брызгают в лицо водой из опрыскивателя для цветов.

От многих женщин самых различных слоев общества я слышала, что им очень приятно рассказывание жутких историй именно из-за холодка, бегущего по спине (одна сказала: “Это как будто объятие”).

О поцелуях я мало что могу сказать. Я никогда их особенно не любила, пожалуй, потому, что в детстве нас мало целовали».

Процитирую следующие относящиеся сюда стенографические записи из анализа одной 21-летней истерички: «Ребенком мне всегда приходилось носить рукавички, в противном случае я расцарапывала себе до крови лицо, такой ужасный зуд я испытывала, хотя никаких высыпаний не было. Потом у меня была странная привычка, чтобы горничная щекотала мне подошву ноги или почесывала голову. Уже с раннего детства у меня была ванночка, в которой при купании я всегда сцарапывала с себя верхний слой кожи с мыслью: я грязная, я грязная, я никогда не отмоюсь». – Это, наверно, связано с вашим онанизмом? – «Нет, не связано. Ведь у каждой женщины есть кожные испарения, я чувствую это по другим женщинам. Если не принимать ванну или не мыться каждый день, они становятся омерзительными, и когда несколько женщин находятся рядом, ощущаешь это напрямую. Перед первой менструацией меня охватил омерзительный зуд во всем теле. Еще ранее, в 10 или 11 лет, я была особенно щекотлива. Если сейчас в театре или на концерте я сижу очень близко к другим и почти их касаюсь, я испытываю пощипывание на коже, словно поток по всему телу вплоть до кончиков пальцев, однако всегда только с персонами, которые либо очень мне симпатичны, либо к которым я испытываю сильное отвращение. Ранее я предполагала, что являюсь совершенно особенной из-за большой чувствительности своей кожи. Если я знакомилась с человеком, я оценивала его не своим разумом, а духовно и психически с помощью определенной осязательной чувствительности. Я прямо телом ощущаю, обладает или нет он сексуальным темпераментом. Подобное внутреннее чувство у меня есть и к духовным преимуществам, совершенно инстинктивное чувство, которое я не могу объяснить. Наконец, я помню, что в 17 лет после углеводородных ванн становилась полусумасшедшей от сексуального возбуждения. Я была совсем пьяна, почти безумна. Позднее, после вытеснения, я больше о них не думала, они даже стали мне неприятны.

До сегодняшнего дня я люблю кусать себе пальцы и кончик языка. Раньше у меня еще были короткие волосы, которые я подносила ко рту, чтобы покусать их. Между десятью и семнадцатью годами я не могла уснуть, если крепко не сжимала в руке носовой платок. Если он исчезал из моей руки, я пробуждалась и была смертельно несчастна».

В браке совершенно анестетичная к половому сношению, она тем не менее любит прижиматься к телу мужа, а больше всего любит поцелуи. «Фетишисткой поцелуев я была издавна. Особенным раздражителем для меня в мои 17 лет был дядя с больными легкими. Уже тогда он был очень болен, и я подолгу с ним сидела. Ведь дядю можно целовать, сколько хочешь, что я ревностно и делала, пока, наконец, он этого не заметил и не ответил на поцелуй. Но когда однажды он залез ко мне под юбки, я тут же убежала. Поцелуи для меня всегда были главным. Он делал это удивительно искусно своими мягкими, тонкими, сладкими, гладкими, как змеи, губами. Он целовал и языком, что особенно меня привлекало. Он просто выпивал партнера. Та к больше никто не умел целовать!» Также и во флирте ее девических годов она никогда не выходила за границы эротики кожи и слизистой. Например, она позволяла своему почитателю поцеловать и прижать себя, затем, как правило, исчезала, чтобы предотвратить большее. Если бы она была падка на коитус, она бы давно уже в него вступила. При ее вагинальной анестезии у нее была колоссальная сверхчувствительность внешних гениталий, так что муж при сношении постоянно причинял ей боль. Она объясняет это тем, что первые ее няни при необходимом мытье тела якобы постоянно так сильно терли ее внизу, что ей было больно. То, что здесь налицо конституциональное усиление, доказывается различными обстоятельствами. Та к и сейчас она считает, что обученная медицинская сестра трет ее ребенка чересчур сильно, что, наверняка, причиняет боль. После родоразрешения она также думала, что никогда больше не сможет сидеть, так ужасно больно было ей внизу. Поэтому она и возила с собой повсюду большую воздушную подушку, дабы смягчить трение.